Маяковский едет по Союзу - [50]

Шрифт
Интервал

Хочу привести несколько примеров авторского чтения с надеждой, что чтецы извлекут из этого хоть маленькую пользу.

Начну с одного из самых популярных произведений — «Стихов о советском паспорте». В нем особенно заметно проступают искажения авторского замысла, которые допускают чтецы всех рангов, преподнося их на ложном пафосе, придавая им героические интонации, вовсе несвойственные произведению в целом. В результате оно теряет свою силу и обаяние. Например, учителя, по моим наблюдениям, нередко не вникают по-настоящему в суть произведения, не видят, что патриотические чувства поэта передаются с помощью сатиры и юмора. Поэтому и привносятся ненужные и неоправданные элементы приподнятой декламации. Отсюда нередко индифферентное отношение юных школьников к «Стихам о советском паспорте», а ведь их изучают миллионы.

Уже само начало стихотворения предваряет весь дальнейший ход его. В авторской основе — рассказ. К такого рода приемам поэт прибегает часто, ничуть не боясь, как об этом думают иногда чтецы, что из-за этого как бы улетучиваются преимущества поэзии.

Нет! Она не только не улетучивается, а, напротив, становится еще ярче и стихи звучат в полную силу. Да это и подчеркивает основные принципы поэтики Маяковского.

Уже первая строфа «Я волком бы выгрыз бюрократизм» в устах поэта звучала в убыстренном темпе, говорилась как бы вскользь, как нечто весьма повседневное, обыденное. Это создавало впечатление чего-то недосказанного. Дальше поэт делал переход к сообщению, будто имевшему место в действительности. Но уже само по себе сочетание «купе и кают» разбивает первое впечатление. Здесь все рисуется в сгущенных красках через конкретные детали. Многие строки написаны в ироническом и сатирическом стиле, притом с долей сарказма и гротеска.

Однажды он рассказал мне, как возник, например, образ «двухспальным английским лёвою»: «Это я выудил из весьма легковесной южной песенки, герой которой и есть этот самый Лёва». И тут же он пропел мне припев песни. Так «гордый британский лев» превратился в анекдотического «лёву».

Невозможно также представить себе героического начала стихотворения, если в нем фигурируют несовместимые с этим образы. Слова «пурпурная книжица» в его устах звучали мягко, лирически. Но и гордость мы бесспорно чувствуем, она доходит через иронию и насмешку над чиновниками и жандармами. Поэт будто говорит: «Смотрите, каков я и какой у меня паспорт, он почетнее, чем у многих прочих пассажиров».

При непосредственной же проверке документов поэт переходит на конкретное «и я сдаю» и мы снова чувствуем превосходство обладателя советского паспорта.

Условные коридоры превращаются во фронт. Тут возникает ассоциация: Маяковский не раз рассказывал слушателям о своем пребывании в панской Польше и делал акцент на том, что его особенно удивило. Своими впечатлениями он делится и в очерках. В одном из них ― «Наружность Варшавы» — мы читаем: «Единственно, что обще всем кварталам, всем улицам и дорогам всей Польши — это несметное количество военных. Откроешь глаза — сплошное козыряние. Закроешь глаза — сплошной звон шпор».

Эта же мысль подчеркивается и в другом стихотворении — «Чугунные штаны» (но об этом позже). При авторском чтении «Стихов о советском паспорте» непосредственная реакция слушателей подчас выражалась смехом. Это относится, например, к таким строкам:

На польский — / глядят, / как в афишу коза. / На польский — / выпяливают глаза / в тугой / полицейской слоновости — / откуда, мол, / и что это эа / географические новости?

Маяковский резко отрывал «за», нажимая на этом предлоге. И следом менял интонацию, что само по себе уже определяло отношение автора к происходящему.

А затем прокатываясь и по другим странам, он медленно, увесисто, снижая и без того низкий бас, продолжал:

И не повернув / головы качан / и чувств / никаких / не изведав, / берут, / не моргнув, / паспорта датчан / и разных / прочих / шведов.

Советский паспорт приобретает иную окраску. Это уже «краснокожая паспортина», которую чиновник берет, как бомбу, как ежа, как бритву обоюдоострую, и, наконец, в ряду этих крепких метафор, говорящих сами за себя, выползает «змея двухметроворостая».

Между тем, несмотря на явный гротесковый элемент и сатирические оттенки, нередко сталкиваешься со скучными и напряженными интонациями при чтении этих своеобразных строк. Искажения свойственны как профессионалам, так и самодеятельным чтецам, в частности школьникам.

Даже такие, казалось бы, невеселые слова, как: С каким наслажденьем / жандармской кастой / я был бы / исхлестан и распят / за то, / что а руках у меня / молоткастый, / серпастый / советский паспорт, ― в авторском исполнении звучали задорно и не без оттенка гордости. Также, впрочем, как звучит и финал:

Читайте, / завидуйте, / я — / гражданин / Советского Союза.

(Примечательно, что тут отсутствует даже, казалось бы, напрашивающийся восклицательный знак.)

Я старался показать в меру моих сип, как Маяковский читал «Стихи о советском паспорте», тем самым надеясь внушить читателю, что на основе вышеприведенного он и сам может дойти до точной расшифровки смысла любого произведения, внимательно отнесясь к нему, не отклоняясь от основного замысла.


Рекомендуем почитать
Гагарин в Оренбурге

В книге рассказывается об оренбургском периоде жизни первого космонавта Земли, Героя Советского Союза Ю. А. Гагарина, о его курсантских годах, о дружеских связях с оренбуржцами и встречах в городе, «давшем ему крылья». Книга представляет интерес для широкого круга читателей.


Вацлав Гавел. Жизнь в истории

Со времен Макиавелли образ политика в сознании общества ассоциируется с лицемерием, жестокостью и беспринципностью в борьбе за власть и ее сохранение. Пример Вацлава Гавела доказывает, что авторитетным политиком способен быть человек иного типа – интеллектуал, проповедующий нравственное сопротивление злу и «жизнь в правде». Писатель и драматург, Гавел стал лидером бескровной революции, последним президентом Чехословакии и первым независимой Чехии. Следуя формуле своего героя «Нет жизни вне истории и истории вне жизни», Иван Беляев написал биографию Гавела, каждое событие в жизни которого вплетено в культурный и политический контекст всего XX столетия.


...Азорские острова

Народный артист СССР Герой Социалистического Труда Борис Петрович Чирков рассказывает о детстве в провинциальном Нолинске, о годах учебы в Ленинградском институте сценических искусств, о своем актерском становлении и совершенствовании, о многочисленных и разнообразных ролях, сыгранных на театральной сцене и в кино. Интересные главы посвящены истории создания таких фильмов, как трилогия о Максиме и «Учитель». За рассказами об актерской и общественной деятельности автора, за его размышлениями о жизни, об искусстве проступают характерные черты времени — от дореволюционных лет до наших дней. Первое издание было тепло встречено читателями и прессой.


В коммандо

Дневник участника англо-бурской войны, показывающий ее изнанку – трудности, лишения, страдания народа.


Саладин, благородный герой ислама

Саладин (1138–1193) — едва ли не самый известный и почитаемый персонаж мусульманского мира, фигура культовая и легендарная. Он появился на исторической сцене в критический момент для Ближнего Востока, когда за владычество боролись мусульмане и пришлые христиане — крестоносцы из Западной Европы. Мелкий курдский военачальник, Саладин стал правителем Египта, Дамаска, Мосула, Алеппо, объединив под своей властью раздробленный до того времени исламский Ближний Восток. Он начал войну против крестоносцев, отбил у них священный город Иерусалим и с доблестью сражался с отважнейшим рыцарем Запада — английским королем Ричардом Львиное Сердце.


Счастливая ты, Таня!

Автору этих воспоминаний пришлось многое пережить — ее отца, заместителя наркома пищевой промышленности, расстреляли в 1938-м, мать сослали, братья погибли на фронте… В 1978 году она встретилась с писателем Анатолием Рыбаковым. В книге рассказывается о том, как они вместе работали над его романами, как в течение 21 года издательства не решались опубликовать его «Детей Арбата», как приняли потом эту книгу во всем мире.