Май любви - [83]

Невольно, поддавшись естественному порыву, она оказалась на коленях на полу лачуги, перед висевшим на стене крестом, сделанным из двух тщательно обструганных дубовых веток.

Она долго молилась. Звон колокола, регулярно раздававшийся над скитом, подчиняя своему ритму ее молитву, сопровождал ее размышление, сосредоточенность и глубина которого превосходили намного привычное для нее раздумье. Словно в каком-то вторичном состоянии она подводила итог своей жизни, судила о своем прошлом, о совершенных поступках, о сделанных ошибках, о потворстве собственным наклонностям, о недостаточном милосердии к другим, маскировавшемся щедростью, которая ей ничего не стоила, о своей суетности и эгоизме.

Она опомнилась уже под утро. Огонь в очаге затухал. Красные отблески боролись с отступавшей тьмой, еще недавно обволакивавшей все вокруг. Было почти холодно.

Матильда встала, подбросила несколько веток на решетку очага, положила несколько поленьев и вытянулась рядом с Кларанс.

Несчастье, случившееся с ее ребенком, капкан страсти под ногами Флори, безысходность супружеской жизни, нрав Этьена, его самоотреченность, все эти проблемы, все страхи, печали, казавшиеся ей до сих пор такими непосильными, внезапно утратили часть своей тяжести. В ней воцарилось совершенно незнакомое ей спокойствие. Уверенность в помощи, в поддержке, такой сильной и такой драгоценной, что впредь можно ничего не бояться, овладела Матильдой. Положив свою руку на открывшуюся во сне руку Кларанс, Матильда заснула.

Было уже совсем светло, когда вошедший в лачугу старец разбудил их.

— Сегодня солнце разгонит туман, — сказал он, опуская на стол глиняный горшок, полный молока. — Скоро станет совсем ясно. Вы можете спокойно выйти из леса с помощью лесника, с которым я уже договорился, на дорогу в Блуа.

— Слава Богу!

Для Матильды это не было неожиданностью.

— Он славен в каждой твари, дочь моя. В вас, во мне, в этом ребенке, — твердо сказал он, указывая на открывавшую глаза Кларанс.

Да, и в ней тоже, и даже в особенности в ней, — продолжал он с силой. — Я долго молился ночью за вас обеих, а потом увидел ее во сне. Превратившись в голубку, она улетала на тихо шумевших крыльях вместе со многими другими в небо, которое было синее июльского… и пела, дочь моя, она пела!

— Я тоже видела ее во сне, — проговорила Матильда, — но не запомнила сон. Помню лишь отзвук какого-то голоса, читавшего предысповедальную молитву. Это был ее голос.

— Вот видите, — сказал отшельник. — Ваше дитя будет спасено.

— Благослови вас Бог, отец мой!

Матильда поднялась. Она подошла к двери и открыла ее. Еще бледному солнцу уже удалось пробить туманную дымку, космы которой еще цеплялись за лишенные листьев ветви, нависшие над ручейком, выбегавшим на поляну, где стояла часовня, от родника под откосом в нескольких шагах от скита и струившимся мимо него по каменному желобу.

— Прежде чем выпить вашего молока, мы приведем себя в порядок и умоемся в роднике, отец, — сказала Матильда. — Нам обязательно надо умыться.

Они почти закончили свой туалет, когда подошедший к ним старец зачерпнул рукой немного прозрачной, чистой воды и, омочив в ней палец, начертил крест на лбу Кларанс.

— Это символ возрождения через воду, дочь моя, — объяснил он Матильде. — В ее замкнувшейся душе этот знак крещения может снова зажечь благодатный свет. Веруйте!

Матильда склонилась над рукой отшельника и благоговейно ее поцеловала.

Поев хлеба с молоком, обе женщины, закутавшись в едва высохшие шубы, уселись на своего мула и отъехали от скита, хозяина которого Матильда горячо благодарила. При прощании с ним в глазах ее стояли слезы.

Следуя за дровосеком, служившим им проводником, они вышли лесом, где еще плавали клочья влажного тумана, на дорогу, по которой к концу дня добрались до Блуа, где присоединились наконец к другим паломникам, которых очень беспокоило их отсутствие. Они сердечно встретили их, с облегчением, дружески поздравляя с явным участием, которого удостоил их Господь.

Еще через день, оставив позади Амбуаз, за одним из поворотов извилистой дороги открылись крепостные стены Тура. Увидев с дороги, шедшей по берегу Луары, резиденцию епископа, все четыре башни знаменитой базилики, известной всему христианскому миру, вознесенные над тяжелой массой замка, паломники запели благодарственный гимн. Матильда пела с большим подъемом.

Паломники обошли город и вышли к месту, где вокруг могилы святого возводили ограду. Путников приняли, разместили, накормили в придорожном церковном приюте святого Мартина. Такие богадельни, устроенные на основных путях паломников, были для них прекрасным приютом. Являясь одновременно чем-то вроде постоялых дворов для божьих странников, где они получали еду, элементарную помощь, внимательный прием и возможность отдохнуть, в чем очень нуждались после длинной дороги, то были к тому же и бесплатные больницы. Там лечили больных, раненых, привечали увечных. В этих центрах вспомоществования ежедневно раздавали обычную милостыню нуждающимся, давали тарелку супа, сыр, а по праздникам даже мясо и фруктовые лепешки. Гостеприимные монахи, которым помогали преданные богоугодному делу добровольцы, одновременно обслуживали нищих, голодных, калек, заблудившихся и служили в церкви. Таким же было и это заведение.