Май любви - [35]

Маруа взяла заботливо завернутые Изабо горшки, и обе женщины вышли из лавочки.

Шел мелкий дождик, от которого нельзя было сильно промокнуть. Матильда со служанкой пересекли остров Ситэ по узкой улочке Каландр, отведенной лишь для пешеходов и всадников, затем по более широкой Байери, по которой катились двуколки и четырехколесные экипажи. По обе стороны ее стояли высокие, в три или четыре этажа, дома на каменных цоколях. Их деревянные или глинобитные фасады были покрыты штукатуркой. Прохожих здесь защищали от дождя нависавшие над улицей этажи домов и карнизы островерхих крыш. Впрочем, ненастная погода не слишком смущала толпу, всегда здесь достаточно многочисленную, — люди пользовались случаем, чтобы постоять под навесами мастерских, в которых лощили и отжимали сукно, или перед лавочками, торговавшими винными бочонками.

Под арками застроенного домами Большого моста вертелись невидимые глазу мельничные колеса, шум которых смешивался с гулом голосов праздношатающихся, слонявшихся между лавками и мастерскими, открытыми для покупателей. Матильда мимоходом взглянула на ювелирную лавку, откуда, наверное, только что ушел Этьен, но не зашла туда.

Пробираясь через толчею пешеходов, всадников, навьюченных ослов и мулов, овец, которых гнали на Новый рынок, разносчиков, монахов, нищих, бродячих комедиантов, расталкивавших толпу, перекликавшихся между собой и останавливавшихся поболтать среди возгласов жонглеров, призывов к милосердию, окриков бурлаков, доносившихся от Сены, — через эту давку возбужденных и насмешливых парижан, манеры которых ее вовсе не шокировали и среди которых она чувствовала себя как дома, Матильда перешла на правый берег.

Внезапно она изменила намерения.

— Еще не очень поздно, Маруа, — проговорила она, — есть время заглянуть до ужина к бабушке Марг. Я давно к ней не заходила.

Между нею и этой старой женщиной с трудным характером существовали какие-то двусмысленные отношения. Некоторая привязанность, которую она продолжала питать к бабке, чаще всего наталкивалась на бесконечные приступы раздражения. Матильду охватывало то очень сильное чувство долга перед ней, то жалость, то приступы гнева, то порывы нежности, и все это накладывалось одно на другое. Характеры их были совершенно противоположными, но Марг Тайефер, с обезоруживавшей наивностью считавшая себя образцовым человеком, самым преуспевшим в своем окружении, не желала с этим считаться.

Сделав крюк по улице Пьер-а-Пуассон, Матильда прошла через площадь л'Аппор-Пари, где несмотря на дождь шла бойкая торговля на скромном открытом рынке, и пошла по улице Сен-Дени.

Она не любила эту оживленную торговую улицу, где всегда стоял доходивший до предела шум и царила суета, но хорошо знала, что бабка, прожившая здесь всю жизнь, никогда не согласится отсюда переехать. Она жила здесь с детства с родителями-ювелирами, потом с мужем, компаньоном отца. Человек мягкий и спокойный, Луи Тайефер рядом со своей властолюбивой половиной умел сохранить независимость духа, позволявшую ему с одинаковой приятной улыбкой сносить как любовные натиски, так и многочисленные выходки Марг. В семье говорили, что он позволял себя любить, как и властвовать над собой, никогда не открывая свою душу, а лишь идя навстречу претензиям той, с которой связал жизнь, с таким глубоким безразличием, что жена ни в чем его не подозревала.

Теперь никто не смотрел за домом. Крыша протекала, винтовая лестница на второй этаж далеко не сияла чистотой.

Зала с высоким потолком, в которой постоянно пахло немытым телом и старой одеждой, была заставлена сундуками, кофрами, посудными шкафами, стульями, которых были слишком много; на стенах висели траченные молью гобелены. У распахнутого на улицу окна, в кресле с высокой спинкой, обложившись свалявшимися подушками, словно в гнезде, сидела бабушка Марг. Выглядевшая еще вполне хорошо, она подставила Матильде все еще розовую, почти без морщин, щеку.

— Добро пожаловать, девочка. Как муж? Как дети?

— Слава Богу, хорошо. Да и вы, бабушка, выглядите вполне бодрой.

— Если бы не ноги, которые меня плохо держат, у меня не было бы причины жаловаться на возраст. Однако это не очень мешает мне ходить. Вы же знаете мою энергию!

Глаза ее горели удовлетворением. Каждому, кто ее знал, была известна ее склонность к похвальбе. В глубине души несомненно понимая, что к ней относятся не с тем почтением, какого бы она желала, она не переставала ставить себя всем в пример.

— Не дальше как вчера мой фармацевт-травник, принесший травы для отваров, говорил мне: «Право же, мадам Марг, вы необыкновенная женщина! Не сыщешь и двоих в вашем возрасте с такой волей и характером!»

Матильде не стоило труда убедиться в том, что воображение бабушки, очень активное в отношении собственной персоны, с годами создавало в ее сознании некий мужественный образ, исполненный смелости, почти героический, с которым она себя отождествляла, которым восхищалась и страстно защищала.

— Вы действительно редкий образец Мужества, бабушка, — согласилась она, в очередной раз потакая совершенно детской потребности старухи в лести.

Она по опыту знала, что было бесполезно, даже, может быть, жестоко хотя бы попытаться вызвать у Марг чувство смирения. Эта трудно дающаяся добродетель была ей, без сомнения, чужда, ибо Матильда так часто наталкивалась на стену ее самодовольства и самодостаточности, что с некоторых пор отказалась от надежды проделать в ней хоть небольшую брешь.