Мавр и лондонские грачи - [31]

Это его-то дорогую, любимую маму он назвал собакой! Джо представил себе, как она ночью лежит на полу рядом с Лисси и Дороти. Иногда мама стонала, тихо, чтобы не разбудить детей. А когда он приподнимался в своем углу и глядел на нее, она прикладывала палец к губам. Как-то раз она сказала ему, как взрослому: «Не тревожься, если я стану стонать. Ничего со мной страшного нет. Просто плохо едим. А маленький – он ведь растет и хочет появиться на свет».

Если бы это был братец! Джо вновь предался мечтам. Как бы ему хотелось иметь маленького братца! Он бы играл с ним. Да еще как! Показал бы ему все самое хорошее, что есть на свете: пустошь с белыми деревьями, чаек, пароходы на большой реке. Научил бы его читать, показал бы, как насаживают веретена. И как нитки присучивать, чтобы они при намотке сразу не обрывались. Джо сам хорошо все это умел. Он и Кэт показывал, и Сэлли, и Ричарду, и другим. Такого малыша, который только жить начинает, надо многому научить, он же ничегошеньки еще не знает.

Малыш, конечно, будет спать с мамой на кровати. А Лисси, как спала, так пусть и спит в своем ящике. Мама наверняка скажет: «Ну теперь я скоро совсем поправлюсь. Как это вы сумели – такую великолепную кровать!»

Кровать и вправду великолепная. «Красное дерево, – сказал старьевщик. – Шишечки я вам подарю, можете привернуть их к спинкам. Знаете, как это будет красиво! А эти два-три пятна ничего не стоит вывести». – «Мы их отчистим», – тотчас заверила Бекки. Рядом с кроватью лежало коричневое шерстяное одеяло. «Оно идет с кроватью?» – робко спросила Бекки. «Разумеется. Все сюда входит. Шерстяное одеяло включительно. Если его простирнуть, будет как новое», – сказал Пэтт и ловко подвернул истрепавшееся место. Быстроглазая Бекки давно уже его приметила, но шепнула: «Оставь, это ничего. Я подошью край, и он пойдет к ногам. Будет незаметно!» Она нарочно понизила голос, чтобы Пэтт, видя, что дело идет на лад, не запросил слишком дорого. Но маленький человечек все же услышал. Потирая руки, он затараторил: «А какое теплое-то – чистая шерсть! Да, это тебе не бумага. Такую роскошь могут себе позволить только богачи. А теперь вот ваша мама. Подушку вы ведь тоже возьмете? Как можно без подушки! Она пуховая. Три шиллинга, отдаю почти задаром». Бекки вытащила несколько перышек из подушки и, набравшись храбрости, возразила: «Это не пух… да и сатин совсем старенький, светится насквозь». Все, чтобы он сбавил цену. О, Бекки умела торговаться! Пэтт надул щеки. «Вот как? Не пух? Ну что ж, значит, не пуховая! Гм… гм… женщины в этом больше смыслят. Э, дам вам подушку в придачу, чтоб вашей маме лучше спалось. Все за ту же цену. Тридцать шиллингов. Уж такой я человек!» И потом они уплатили. Уйму денег. А когда вышли на улицу, так и прыснули. Они просто помирали со смеху: Бекки – и вдруг женщина!

Наконец сон окутал горевшую, как в лихорадке, голову Джо. Разбудил его чей-то добродушно-ворчливый голос.

– Эй… малец! Бездомный, что ли, что дрыхнешь тут… на нашей вилле?

Джо спросонок ничего не мог понять. Где он?

– Какой сегодня день? – растерянно спросил он.

– С утра воскресенье было. Господень день, парень! Скажем лучше – господский день, оно вернее. Потому, для нашего брата, что будни, что воскресенье – все едино. Видишь, как ни крути, а отче наш на небеси так устроил этот мир… – Старик оборвал свои разглагольствования, заметив отчаяние, написанное на лице мальчика. – Уж не захворал ли? Ступай к маме, – проговорил он заботливо. – Наверно, чайник уж давно вскипел.

Тут Джо сразу все вспомнил.

– Скажите, пожалуйста, который час? – спросил он упавшим голосом.

– Еще поспеешь. Только что восемь пробило.

Восемь часов?! Джо выскочил на улицу и побежал со всех ног.

Пересечь первый и второй переулок, а там уже Черинг-кросс, затем направо к Окси. Они сговорились в этот час встретиться с Робином. Что он скажет сестре? Может быть, она уже знает? Нет, Бекки еще издали весело замахала, и рядом стояла наготове хозяйская тележка, которую в виде исключения, по просьбе бабушки, ей одолжили. Каро восторженно завилял хвостом. Он любил Джо.

Бекки кинулась ему навстречу с улыбкой, но Джо отвернулся. Ему было слишком больно.

– На кого ты похож, Джо! Где ты пропадал? Что-нибудь случилось? С мамой? Отвечай, что с мамой? – Голос Бекки дрожал, она втянула голову в плечи и ждала самого худшего.

– Кровать… – начал Джо, но не мог продолжать.

Бекки подняла голову. Значит, с мамой ничего? Все остальное можно вынести.

– Так что же с кроватью, Джо?

– Кружева пропали. Украдены. Мы не можем… не можем купить… – бормотал он что-то совершенно невразумительное для Бекки. Не в силах продолжать, он уставился на камни мостовой, которые гулявший по этим широким улицам ветер уже успел просушить.

– Да, но… – Бекки пыталась сообразить. – Кружева? Они же… мне же их бабушка Квадл подарила вместе с полотном. Я их нашила на наволочку, кружева… что бабушка… – Но слова застряли у нее в горле, когда Джо безнадежно покачал головой. Таким она его еще никогда не видела.

Наконец Джо собрался с духом:

– Идем! – Он увлек сестру в подъезд и тут, пересиливая себя, стал рассказывать. Каждое слово давалось ему с трудом и причиняло боль, а все вместе казалось немыслимым и чудовищным.