Мавр и лондонские грачи - [20]
Сэмюел Кросс даже весь затрясся. Рубашка прилипла к телу. Чего только ему не пришлось выслушать сегодня! Какой-то лекаришка позволяет себе орать на него… совладельца одной из крупнейших лондонских фирм, сына всеми уважаемого члена парламента. Нет, он этого не потерпит! Повернувшись на каблуках, Кросс демонстративно вышел из цеха. Да и что мог бы он возразить? Ничего уже не поправишь. Он приказал кладовщику Андерсену сопровождать комиссию и укрылся в своем кабинете.
Вскоре врач закончил осмотр. Внезапный визит на фабрику увенчался полным успехом.
Прощание в кабинете у Кросса было коротким. Эндер сказал, что в ближайшие дни вышлет копию отчета. Доктор Уэббс, теперь уже, как всегда, спокойный и сдержанный, заметил:
– Если вас это интересует, мистер Кросс, то при выборочном обследовании я установил у двадцати процентов детей астму. Это устрашающая цифра. Вы обязаны позаботиться о лучшей вентиляции. Если вы этого не сделаете, я нашлю на вас специальную врачебную комиссию. Думаю, однако, что вы теперь будете благоразумнее. О числе чахоточных при таком беглом осмотре можно составить себе лишь приблизительное представление. Все дети страдают малокровием. Вам следовало бы давать им горячий мясной суп. Это ваш долг. Они ваши рабочие, но, кроме того, они еще и дети, они растут. Не забывайте этого!
Кросс, питавший все же какие-то надежды, опять прибег к примирительному тону. Мягко, будто с сожалением, он произнес:
– Если б я был лучше осведомлен! Кроме того, меня долгое время не было в Англии. Короче говоря, было бы сделано куда больше.
– Что вами будет сделано, мы выясним через неделю. Я зайду проверить! – сказал Эндер, окрыленный неожиданным успехом. – И прежде всего мы требуем увольнения старшего надзирателя детского отделения. От этого зависит, обратимся ли мы к мировому судье, мистер Кросс!
И они откланялись.
Проходя через прядильный цех, они у двери еще раз оглянулись на детей, столпившихся в конце рядов, и на прощание помахали им шляпами.
Но, едва железная дверь за ними захлопнулась, как на маленьких рабочих вновь напал страх. Один лишь Джо был по-прежнему исполнен уверенности. Он дышал полной грудью. Чернобородый показал им, как победить Кровососа.
Пропали кружева!
Однако тревоги этой ночи на том не кончились.
Прядильные машины опять работали полным ходом. Дети, по обыкновению молча, делали свое дело, но внутренне трепетали. Было уже далеко за полночь. Все поглядывали в сторону главного прохода и старались уловить хоть словечко из разговоров взрослых прядильщиков. Вернется ли ненавистный Очкастый Черт? Этот вопрос занимал всех. И что тогда? Тогда будет еще хуже прежнего.
Джо старался рассеять сомнения Кэт.
– Ведь они ясно сказали: «Мы требуем увольнения и наказания этого изверга!» Если такое говорят мистер Мавр и мистер Эндер, то Белл, конечно, вылетит. Хозяин же выгнал его из цеха.
Дети из ряда Джо глядели на него недоверчиво. Но он с гордостью заявил:
– Чернобородый их всех умнее.
Так-то оно так. Но Дикки Джэб презрительно скривил рот.
– А я вот не верю. Поспорим, что Очкастый не вылетит? Кросс как захочет, так и сделает.
– А комиссия? – горячился Джо. – Думаете, они не знают, чего хотят? – И он взглянул на Ричарда и Кэт.
– Чего нам думать! – воскликнул веснушчатый мальчишка. – Я вот думаю, нам лучше присматривать за веретенами, а то не огребешься штрафов! – и, отойдя от ребят, стал на свое место перед кареткой.
Другие последовали его примеру.
– А ты, Ричард, как ты думаешь? – Джо жаждал поддержки.
– Белл – черт, а черти всегда вывернутся!
– Ну, на этот раз нет! – шепнул Джо ему и Кэт.
– Хорошо, если бы так! – вздохнула Кэт.
Дикки опять подошел:
– Ну, так как же? Поспорим?
– А на что? – Джо задумался. Сокровищ, которые обычно прельщают мальчишек, вроде перочинного ножа или напильника, у него не было.
– Давай на пенни! – предложил Дикки.
– Нет, только не на деньги. Мне они самому нужны. Но вот погляди! У меня три пуговицы. Одна блестит, как бриллиант. Выбирай любую!
Дикки с вожделением глядел на сверкающую пуговицу. Но тут Кэт подала знак, и оба мальчика поспешно шмыгнули на свои места.
Очкастый!
Никто не смел глаз поднять. По обыкновению сопя, старший надзиратель шел по главному проходу, заглядывая в ряды и пристально всматриваясь в лица ребят. Возле Джо он остановился, сверля его взглядом. Толстая нижняя губа вздрагивала, но Очкастый зловеще молчал. Джо вцепился в железный поручень. У него подгибались колени. Только б не упасть, только б не упасть… Он хватал ртом воздух, грудь сдавило, будто железными клещами. Джо пытался дышать, как велел доктор: «Выдыхай! Выдыхай, мой мальчик! Выдох важнее вдоха!»
Очкастый с наслаждением наблюдал немые муки мальчика.
– Погоди, голубчик! – прошипел он. – Мы еще сочтемся! Болтовня выйдет тебе боком! – И больше ничего.
Шаркая ногами, надзиратель пошел прочь. Через руку у него была перекинута куртка, а пальцы впились в картуз и узелок с едой. В этот миг в прядильный цех вошел Андерсен.
– Он уходит, он в самом деле уходит! – шепнул Ричард своему соседу Джо. – Видишь, захватил свои вещи!
Белый как полотно, Джо стоял под окном, прислонясь к стене. Никогда еще у него не было такого тяжелого приступа удушья. Это со страху. Наконец ребята заметили, что Джо плохо. Кэт распахнула форточку, хотя это было строго воспрещено.
«Родина!.. Пожалуй, самое трудное в минувшей войне выпало на долю твоих матерей». Эти слова Зинаиды Трофимовны Главан в самой полной мере относятся к ней самой, отдавшей обоих своих сыновей за освобождение Родины. Книга рассказывает о детстве и юности Бориса Главана, о делах и гибели молодогвардейцев — так, как они сохранились в памяти матери.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Поразительный по откровенности дневник нидерландского врача-геронтолога, философа и писателя Берта Кейзера, прослеживающий последний этап жизни пациентов дома милосердия, объединяющего клинику, дом престарелых и хоспис. Пронзительный реализм превращает читателя в соучастника всего, что происходит с персонажами книги. Судьбы людей складываются в мозаику ярких, глубоких художественных образов. Книга всесторонне и убедительно раскрывает физический и духовный подвиг врача, не оставляющего людей наедине со страданием; его самоотверженность в душевной поддержке неизлечимо больных, выбирающих порой добровольный уход из жизни (в Нидерландах легализована эвтаназия)
Автор этой документальной книги — не просто талантливый литератор, но и необычный человек. Он был осужден в Армении к смертной казни, которая заменена на пожизненное заключение. Читатель сможет познакомиться с исповедью человека, который, будучи в столь безнадежной ситуации, оказался способен не только на достойное мироощущение и духовный рост, но и на тшуву (так в иудаизме называется возврат к религиозной традиции, к вере предков). Книга рассказывает только о действительных событиях, в ней ничего не выдумано.
«Когда же наконец придет время, что не нужно будет плакать о том, что день сделан не из 40 часов? …тружусь как последний поденщик» – сокрушался Сергей Петрович Боткин. Сегодня можно с уверенностью сказать, что труды его не пропали даром. Будучи участником Крымской войны, он первым предложил систему организации помощи раненым солдатам и стал основоположником русской военной хирургии. Именно он описал болезнь Боткина и создал русское эпидемиологическое общество для борьбы с инфекционными заболеваниями и эпидемиями чумы, холеры и оспы.
У меня ведь нет иллюзий, что мои слова и мой пройденный путь вдохновят кого-то. И всё же мне хочется рассказать о том, что было… Что не сбылось, то стало самостоятельной историей, напитанной фантазиями, желаниями, ожиданиями. Иногда такие истории важнее случившегося, ведь то, что случилось, уже никогда не изменится, а несбывшееся останется навсегда живым организмом в нематериальном мире. Несбывшееся живёт и в памяти, и в мечтах, и в каких-то иных сферах, коим нет определения.