Мавр и лондонские грачи - [17]
– Но, мистер Эндер, уверяю вас, – и Кросс-младший умоляюще сложил руки, – мы знаем фабричный закон, запрещающий ночной детский труд, но ведь это же особый случай, У нас вышло из строя несколько машин, вы понимаете, чем грозит нарушение срока поставки. Это исключение. Не верите? – Он выпрямился и, поглядев поверх ребят, подозвал двух парнишек постарше. – Ну-ка, подойдите! Я правду сказал? Вы в ночь работаете по доброй воле или по принуждению? Да отвечайте же! У меня каждый может спокойно говорить правду. Говорите же, никто вас не тронет! – Он попытался улыбнуться, но улыбка не получилась.
Оба мальчика ответили без запинки, словно затверженный урок:
– Добровольно, сэр! Мы работаем сегодня добровольно!
Мавр испытующе вглядывался в замкнутые лица пятнадцатилетних ребят; чего только не делает страх!
Уже с большей уверенностью Кросс сказал:
– Спросите моих рабочих, прядильщиков и надзирателей, вам все скажут, что дети работают в ночь как исключение и по доброй воле.
Очкастый Черт подозвал нескольких прядильщиков и Андерсена, который как раз оказался в цехе. В прядильных цехах взрослых мужчин работало мало. Теперь они только обучали приставленных к ним детей, осматривали и чистили машины, иногда перевозили готовую пряжу.
На заданный вопрос все без исключения ответили утвердительно. Лишь Андерсен на какое-то мгновение боролся с собственной совестью, но потом, вспомнив о семи голодных ртах дома и о больной жене, промолчал. Его бледное лицо залила краска стыда.
Мавр обратился к рабочим:
– Я понимаю, трудно сказать правду. И все же вы… и вот вы. – Он поглядел на Андерсена и еще на одного рабочего. – Вы ведь опытные старые текстильщики и знаете фабричный закон. Как же вы можете допустить, чтобы малолетние больные дети работали ночью и к тому же столько часов подряд? – Затем, не испрашивая чьего-либо согласия, вытащил из кармана сюртука потрепанную газету, развернул ее и прочел параграф фабричного закона, ненавистного всем предпринимателям: – «Рабочих, женщин и детей, указавших на недостатки, ущемление их прав или нарушения закона, никто не может ни уволить, ни подвергать каким-либо притеснениям».
– «Ни уволить, ни подвергать каким-либо притеснениям», – повторил Эндер. – Да, этому порукой закон!
На лице одного из рабочих мелькнула язвительная ухмылка. Эндер это заметил и уже менее уверенно продолжал:
– А если с кем-нибудь это случится, пусть обратится ко мне. И говорит напрямик. Меня знают… – И он гордо поднял голову. – Ведь существуют же демократические газеты! Мировые судьи! Наш парламент!
Лица рабочих оставались каменными. Эндер безнадежно вздохнул и повернулся к Мавру. Тот как будто упоминал о тринадцатилетнем мальчике, который все расскажет?
Мавр пожал плечами. Потом обратился к Кроссу-младшему:
– Не разрешите ли мне поговорить с детьми, мистер Кросс? – Как ни вежливо были произнесены эти слова, вопрос был задан достаточно твердо. – Я, правда, только гость, но…
Кросс-младший побледнел. Из-под приспущенных век взглянул на детей. Потом в знак согласия кивнул. Впрочем, ему ничего другого и не оставалось.
Мавр смотрел на детей, переводя взгляд с одного на другого. Лицо его смягчилось, но оставалось сосредоточенным.
– Знаете ли вы, что господа из комиссии пришли на фабрику ради вас? И защищают вас, а не хозяев?
Большинство детей глядело на него, не понимая, лишь двое-трое постарше робко кивнули и тут же спрятались за спины стоявших впереди. Однако все ждали.
– Кто из вас старше восемнадцати лет? Пожалуйста, поднимите руку… Как! Ни одного? – Мавр притворился удивленным. – А я-то думал, вы все старше восемнадцати.
Раздался сдавленный смешок, но тут же угас. Мавр повернулся к Сэмюелу Кроссу. Молча. Зато взгляд его был красноречивее всяких слов. За минуту до того участливый, теперь он был холоден. И, снова повернувшись к детям, Мавр объяснил так, чтобы его поняли даже самые маленькие, что по фабричному закону ночная работа разрешается только юношам и девушкам старше восемнадцати лет и, как правило, должна оплачиваться лучше.
Очкастый грубо его перебил:
– Это же исключение, неужели вам все еще непонятно? И дети и рабочие подтвердили. Чего вам еще надо? Но, если вы не верите, пожалуйста, спрашивайте! – Он уже снова был совершенно уверен, что все сойдет ему с рук.
– Двое подтвердили. Дво-е! – растягивая слова, произнес Мавр.
Он погладил бороду, глаза его лукаво поблескивали. Пройдя по ряду мимо троих или четверых детей, он показал на совсем крохотного мальчугана, погладил его по головке и тихо спросил:
– Сколько же тебе лет?
Малыш не понял, зачем его спрашивают. Можно ли на это отвечать?
– Ты ведь знаешь, сколько тебе лет? Есть дети, которые не знают!
Худенький мальчонка растерянно взглянул сперва на Белла, потом на человека с большой бородой и таким добрым голосом. Нет, не может быть, чтобы тот хотел ему зла. Малыш ответил:
– Восемь, сэр. – И вдруг вспомнил, как мать наказывала: «Если кто тебя спросит, помни: тебе девять лет. Только с девяти разрешается работать на фабрике». – Но мне нужно работать, потому что… потому что… – И он расплакался.
Мавр снова повернулся к Кроссу-младшему:
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Поразительный по откровенности дневник нидерландского врача-геронтолога, философа и писателя Берта Кейзера, прослеживающий последний этап жизни пациентов дома милосердия, объединяющего клинику, дом престарелых и хоспис. Пронзительный реализм превращает читателя в соучастника всего, что происходит с персонажами книги. Судьбы людей складываются в мозаику ярких, глубоких художественных образов. Книга всесторонне и убедительно раскрывает физический и духовный подвиг врача, не оставляющего людей наедине со страданием; его самоотверженность в душевной поддержке неизлечимо больных, выбирающих порой добровольный уход из жизни (в Нидерландах легализована эвтаназия)
Автор этой документальной книги — не просто талантливый литератор, но и необычный человек. Он был осужден в Армении к смертной казни, которая заменена на пожизненное заключение. Читатель сможет познакомиться с исповедью человека, который, будучи в столь безнадежной ситуации, оказался способен не только на достойное мироощущение и духовный рост, но и на тшуву (так в иудаизме называется возврат к религиозной традиции, к вере предков). Книга рассказывает только о действительных событиях, в ней ничего не выдумано.
Бросить все и уйти в монастырь. Кажется, сегодня сделать это труднее, чем когда бы то ни было. Почему же наши современники решаются на этот шаг? Какими путями приходят в монастырь? Как постриг меняет жизнь – внешнюю и внутреннюю? Книга составлена по мотивам цикла программ Юлии Варенцовой «Как я стал монахом» на телеканале «Спас». О своей новой жизни в иноческом обличье рассказывают: • глава Департамента Счетной палаты игумен Филипп (Симонов), • врач-реаниматолог иеромонах Феодорит (Сеньчуков), • бывшая актриса театра и кино инокиня Ольга (Гобзева), • Президент Международного православного Сретенского кинофестиваля «Встреча» монахиня София (Ищенко), • эконом московского Свято-Данилова монастыря игумен Иннокентий (Ольховой), • заведующий сектором мероприятий и конкурсов Синодального отдела религиозного образования и катехизации Русской Православной Церкви иеромонах Трифон (Умалатов), • руководитель сектора приходского просвещения Синодального отдела религиозного образования и катехизации Русской Православной Церкви иеромонах Геннадий (Войтишко).
«Когда же наконец придет время, что не нужно будет плакать о том, что день сделан не из 40 часов? …тружусь как последний поденщик» – сокрушался Сергей Петрович Боткин. Сегодня можно с уверенностью сказать, что труды его не пропали даром. Будучи участником Крымской войны, он первым предложил систему организации помощи раненым солдатам и стал основоположником русской военной хирургии. Именно он описал болезнь Боткина и создал русское эпидемиологическое общество для борьбы с инфекционными заболеваниями и эпидемиями чумы, холеры и оспы.
У меня ведь нет иллюзий, что мои слова и мой пройденный путь вдохновят кого-то. И всё же мне хочется рассказать о том, что было… Что не сбылось, то стало самостоятельной историей, напитанной фантазиями, желаниями, ожиданиями. Иногда такие истории важнее случившегося, ведь то, что случилось, уже никогда не изменится, а несбывшееся останется навсегда живым организмом в нематериальном мире. Несбывшееся живёт и в памяти, и в мечтах, и в каких-то иных сферах, коим нет определения.