Мавр и лондонские грачи - [14]

Никто не шелохнулся.

– Так слушайте: если кто из вас посмеет пожаловаться или высказать претензию, ну, тогда берегитесь! Спаси боже, если кто громко кашлянет, или в обморок грохнется, или вообще выкинет какую-нибудь такую штуку… – И Белл оскалил два ряда желтых зубов в ухмылке, от которой у детей мороз пробежал по коже. – Да разве вам здесь плохо? Имеете работу, получаете деньги. И сегодня, как исключение, работаете в ночь. Поняли? Добровольно! А кто хоть слово скажет, сегодня в последний раз на фабрике всемирно известной фирмы «Кросс и Фокс». Вышвырну завтра же без получки за ворота. Да еще всю задницу в кровь исстегаю. Понятно?

Дети молча кивнули. Что ж тут понимать? Белл сущий дьявол и, не задумываясь, приведет свои угрозы в исполнение.

Сэлли утерла кровь с лица и подбежала к Джо, все еще лежавшему пластом на полу.

– Ну Джо, ну миленький, ну попробуй встать! – теребила она его.

Наконец Джо бессмысленно уставился на нее и с трудом поднялся. Спину и голову ломило – но это бы еще ничего. А вот три шиллинга штрафа! Не выкупить им кровать!

Шатаясь, побрел он к своему месту.

Мавр у Кровососа

Трое господ вошли в прядильный цех. Их сопровождали молодой хозяин, Сэмюел Кросс, с трудом скрывавший свою досаду, и Белл; тот прятал злые глазки за стеклами очков. Старший надзиратель не сомневался, что все сойдет гладко.

Господа молча шли вдоль рядов, дружески кивая детям, но те не отвечали, кое-кто даже отворачивался. Было совершенно очевидно, что маленьких рабочих запугали и они робеют. Очкастый без запинки отвечал на вопросы.

Джо еле стоял перед своей мюль-машиной, так болела голова. Лишь услышав знакомый голос, он поднял глаза. Мистер Мавр? В крылатке, в широкополой шляпе. Так вот почему чернобородый знал Кровососа и то, что ставить детей на ночную работу воспрещается! Джо побелел. «Я проговорился, – вот они и пришли!» Что-то будет? Его замутило от страха.

Фабричные комиссии, следившие за соблюдением закона о детском труде, имелись в Англии повсюду, и прежде всего в городах, где были текстильные фабрики. Среди членов таких комиссий были люди, искренне старавшиеся добиться для детей облегчения их тяжелого труда. Но это оказывалось не так-то просто. Хотя прошло уже немало лет, как был принят фабричный закон, судьи редко когда поддерживали жалобы инспекторов. Фабрикантам обычно удавалось подкупить членов комиссий и мировых судей.

Однако с Томасом Эндером – он возглавлял такую комиссию – фирме «Кросс и Фокс» никак не удавалось поладить. Он принадлежал к числу неподкупных, а потому внушавших наибольший страх инспекторов. Но фабрик приходилось обследовать много, а он был один.

В прядильный цех комиссия приходила уже два раза. Но Джо хорошо знал, что и инспектор Эндер, уговаривавший детей не бояться и говорить открыто, мало чего достиг. Ни одно его предложение не было принято. Все осталось по-старому. А вот чернобородый с остановки омнибуса пришел сюда впервые.

Джо не мог знать, что Мавр не входил в комиссию, а просто был знаком с инспектором Эндером, жившим на одной с ним улице, и иногда заходил к нему за какой-нибудь справкой о детском труде на лондонских фабриках. Сегодня, по пути из Грачевника, Мавр забежал к Эндеру сообщить ему о противозаконной ночной работе детей у «Кросса и Фокса».

Эндер сразу же решил произвести проверку. Владелец фабрики Джон Кросс – член парламента, ему труднее будет уклониться от выполнения закона, и Эндер в этот раз надеялся на успех. Члена комиссии доктора Уэббса, работавшего над книгой «Влияние фабричной системы на здоровье детей», он сумеет известить; хуже обстоит дело с журналистом Смитом: тот по субботам всегда уезжает за город. Зная, что Мавр тоже пишет для газет, Эндер попросил его заменить Смита: быть может, ему удастся расшевелить детей и они наконец заговорят.

Джо во все глаза глядел на господ. Его как жаром обдало. «Может, кто из вас проболтался?» – еще звучал у него в ушах голос Очкастого.

По условиям контракта дети обязаны были молчать обо всем, что делалось на фабрике. Как он об этом не подумал? Чернобородый господин так дружелюбно и сочувственно спрашивал, что ему и в голову не пришло что-то скрывать. «А теперь вот явился с фабричным инспектором и думает, я расскажу, как они с нами обходятся? Нет, нет и нет! На три шиллинга меня уже оштрафовали. Стоит мне только рот раскрыть, и меня выгонят. Не скажу ни словечка. – Руки Джо были холодны как лед, голова раскалывалась. – Но если я ему ничего не отвечу, он решит, что я трус». Вдруг Джо придумал, что ему делать:

– Кэт, присмотри за моими веретенами! Я в уборную. Меня что-то тошнит…

И он умчался, прежде чем Кэт успела хоть слово сказать. Она с тревогой поглядела ему вслед.

Комиссия как раз заворачивала в их ряд. Кэт поспешно занялась веретенами Джо – там оборвалась нитка.

Кросс-младший был мрачен. У него имелись на то основания. Эти ищейки! Нагрянуть среди ночи! Без всякого предупреждения. Даже не захотели посидеть в приемной, пока его вызовут. Потребовали, чтобы их сразу провели наверх, и настояли на своем. Затеянная ради проволóчки предварительная беседа тоже не удалась. И куда делся знакомый газетчик Смит? Как неудачно! Опять какой-то новенький, чернобородый. Пишет, правда, не для лондонских газет, а для какого-то американского листка, согласился пойти из любезности, только потому, что Смит не мог, – объяснил Эндер. Но так или иначе – пишет, и это может грозить крупными неприятностями, размышлял Кросс-младший. Надо как-то подъехать к нему. Отчет для инспектора, скорее всего, будет составлять именно этот чернобородый. Может, где-нибудь переставит словечко? Много ведь значит, как сформулировать. Большего, пожалуй, не добьешься. А если? Плащишко-то не больно модного покроя, карманы вон потерты. С этой публикой одна-две кредитки всегда выручали. Досадно, что они нагрянули в ночь! На этом мы много потеряем. И надо же, именно сейчас, когда такая блестящая конъюнктура. Молодой владелец фабрики досадливо поморщился.