Маугли - [14]

Рад ли я, как петух на курице?

Нет, не рад, а даже озлобился, хотя по молодости нет настоящей злобы в человеке - только всплеск эмоций, за которым следует примирение, похожее на любовь.

Настоящее озлобление оттачивается годами, и носит в возрасте вид сарказма и иронии; не открыто человек выказывает злобу, а даже кажется добреньким, но эта доброта и есть наивысшая злоба, когда через улыбочки пакости летят на саночках.

Все выровнялось; ни потеря колечка нам не помешала (хотя я часто язвительно подкалывал Евдокию, напоминал о колечке, будто по её вине сгинуло), ни деньги нас не разлучили, словно в холодном углу кровью каторжники кашляют кровью.

Молодость смыла шампунем всё придуманное, надуманное, эмоционально-яркое, как бриллиант в доменной печи.

После школы меня забрали в армию, или я сам пошел - не помню, пьяный был.

Евдокия обещала, что дождется меня, девчонка стройная и с будущим; грамоты у неё, медали за победы на различных конкурсах, где поднимают ногу выше головы.

После армии, когда я приду, решили, что свадьбу справим, пусть даже черт нам мешает, а все равно справим и черта золотыми часами Павла Буре задобрим.

Любят черти золотые часы, видят они в золоте отражение своих поганых слюнявых рыл.

Отправлялся я в армию, Евдокия провожала, но оттого ли, что я пьяный, а ей не позволялся алкоголь по причине балеринства, то ли оттого, что компания не подобающая для высокой балерины - девки, парни, всё не её круга, Евдокия натужно улыбалась и, кажется, что чувствовала себя неловко, как обнаженная фея перед орками.

Она мечтала - я теперь уверен, что мечтала, потому что чистая девушка, - чтобы автобус увез меня быстрее, и других бы новобранцев увез, а она пошла бы по своим делам с чувством выполненного долга девушки солдата - так с умиротворением выходят из театра эстеты с золотым цепями на груди.

К нам подошла пьяная девушка, она протянула мне бутылку портвейна и три стакана, чтобы мы распили на троих, словно знали друг друга пять лет.

Евдокия в недоумении смотрела на подошедшую, а та с охотой разъясняла, что у неё нет парня, но провожает общего знакомого, из дворовой компании - Андрюху.

Андрюхе предложили на выбор: либо в тюрьму за мелкую кражу - украл из магазина часы, либо в армию.

Андрюха выбрал второе, и, как я потом понял - прогадал, потому что подорвался на мине, словно всю жизнь сочинял стихи и воровал только для одного случая - подорваться на мине.

Евдокия приняла из моих рук стакан с портвейном, но смотрела на меня с тоской, хотя чувства свои не выражала ни криками, ни бранью, ни мимикой - так застыла Снегурочка в цементе.

Мы выпили с новой подружкой на брудершафт, и я понимал её, потому что пьяный всегда поймет пьяного, а со стороны кажется, что совершаем глупость, как прыжок без парашюта.

Отчетливо все помню, даже кота, который терся о мою ногу, а я стыдился и не давал ему пинка, потому что добрый я и, оттого, что девушки не одобрили бы моего поступка - сердечного, но в пьяной ласке невзрачного.

Наконец, я уехал, будто с елки упал в муравейник.

Евдокия писала мне, я ей отвечал - так положено, и нет ничего нового в переписке жениха и невесты, а женихом и невестой мы друг друга называли открыто, без боязни, но и без особой страсти со стороны Евдокии - балерины закрыты для людей, как сундуки с бабушкиными платьями.

В нашей девятой роте служил со мной паренек из Магнитогорска - Иван, Ваня, Ванёк!

Веселый парнишка, рот от ушей до баяна.

Шутил, как комик Чарли Чаплин, только Чарли Чаплин шутил руками и ногами, а Ваня - языком.

Он придумал, или позаимствовал шутку, но в то же время - серьёзную авантюру, от которой крепнет семья - так и сказал Ваня, что семья крепнет, словно Троицкая самогонка.

Я ВанькУ часто рассказывал об Евдокии, хвастался, возвышал её, хотя она сама по себе возвышена дальше некуда - в Большом Театре выступает, ногами дрыгает, на гастролях отрывается по полной программе, как курочка в скороварке.

Ваня хлопал меня по плечу, выказывал радость за Евдокию и меня, но иногда мелко подкалывал, хотя тогда я не видел иронии и сарказма, потому что на войне кругом пули, а ирония и сарказм - для тихих кабинетов с бархатной лиловой обивкой кресел.

Ваня мне завидовал, потому что я, по его мнению - никто, а Евдокия - всё.

Но о зависти я тоже позже догадался - мне Митрофан сказал, что луком торгует и конскими яблоками на Чистых прудах.

Тетки в центре Москвы охотно покупают лошадиный навоз - для подкормки домашних цветов; навоз Митрофан приносит с Московского ипподрома, где дерьма больше, чем в Бауманском районе девушек легкого поведения.

Ванёк надоумил меня, подсказал, веселый товарищ с враждебной болтливостью балаганного клоуна.

"Испытай, Вадик - а меня Вадиком зовут - свою невесту на прочность супружеских уз, как матрос натягивает канат.

У балерин соблазнов больше, чему у Президентов: послы, банкиры, красавцы танцовщики, подмастерья миллиардеров, яхтсмены с миллионным состоянием, вожди африканских племен и еще куча всяческих генералов с золотыми погонами и английскими чистокровными лошадьми.

Если любит тебя Евдокия, то примчится на крыльях любви, а если нет - то даст слабину, отпишется, придумает сказку о Царе с Колбаской".