Маттерхорн - [99]

Шрифт
Интервал

– Это 'браво' возвращается со Скай-Кэпа, капрал Эдегор? – спросил Малвейни у водителя.

Эдегор, проезжая мимо групп по два и три человека, устало бредущих по грунтовке, замедлил джип. Когда они миновали морпеха в австралийской полевой шляпе с подвёрнутым кверху правым полем и обрезанным пулемётом, Эдегор сказал: 'Это они, сэр. Вон Ванкувер, парень, который завалил засаду'.

– Остановись вон за теми ящиками.

– Слушаюсь, сэр. – Эдегор свернул джип с дороги и остановился. Малвейни наблюдал, как мимо прошли два парня без штанов, они шли вразвалку, чтобы не раздражать пятна стригущего лишая, покрывшего их от пояса до щиколоток. Его опытный глаз заметил и тропическую язву на руках и лицах, и плохое состояние миномётов, и то, как истлевшая форма болтается на исхудалых телах.

– Заглушить двигатель, сэр?

– Нет. Поехали.

До встречи с ротой 'браво' Малвейни рассказывал Эдегору одну из лучших своих морских историй. Он её не закончил и на обратном пути до штаба полка молчал. Во время совещания он говорил мало. Вплоть до самого конца обсуждения, чья очередь выставлять роту на дежурство 'Белоголовый орлан' и 'Ястреб-перепелятник'. 'Белоголовый орлан' – это рота в постоянной боевой готовности, в полном вооружении располагается на краю взлётной полосы ВБВ. Она находится там неотлучно, чтобы в любой момент усилить какое-нибудь попавшее в беду подразделение или чтобы развить тактическое преимущество. 'Ястреб-перепелятник' – взвод той же роты для более мелких задач, например, вытаскивать разведгруппы из беды. Никому не нравилось такое дежурство. Имитируя бурную деятельность, морпехи проводили дни, охваченные постоянной тревогой, оттого что в любой момент роту могли бросить в бой.

– Последними были мы, сэр, – сказал командир третьего батальона.

– Значит, твоя очередь, Симпсон, – сказал Малвейни.

– Слушаюсь, сэр, – сказал Симпсон, записывая в зелёный блокнот, явно расстроенный, так как оставался только с тремя ротами.

После совещания Малвейни, увидев, что Симпсон и Блейкли собираются выходить, подошёл к двери. 'Почему б тебе не зайти на глоток, Симпсон?' – сказал он.

Блейкли, которого не приглашали, нервно потушил сигарету.

– Со всем удовольствием, сэр, – ответил Симпсон. – Когда будет удобно?

– Да хоть сейчас. – Малвейни вышел.


Когда Симпсон раздвинул полы его палатки, Малвейни разливал бурбон 'Джефферсонз резерв' по двум стопкам. 'Разбавляешь?' – спросил он, открывая маленький холодильник. Симпсон сказал, что будет пить неразбавленный.

Себе Малвейни добавил немного воды. Он поднял стаканчик. 'За морскую пехоту', – сказал он.

– За морскую пехоту, – отозвался Симпсон. Он одним движением опрокинул напиток и, силясь сообразить, что натворил, нервно утёр ладонью губы.

– Садись, садись, – Малвейни подвинул стул. Симпсон сел. Малвейни налёг на стол. Он сделал ещё один медленный глоток и посмотрел на Симпсона. – Мы участвуем в хреновой войне, – сказал он медленно. – В хреновой маленькой войне, которая раздирает на части то, что я так люблю. Ты любишь корпус морской пехоты, Симпсон?

– Так точно, сэр, люблю.

– Я имею в виду, ты действительно его любишь? С мыслью о нём ложишься спать, с мыслью о нём просыпаешься утром? Замечаешь его кислую сторону; видишь, когда он болен и выжат, а не только когда покрыт славой? Думаешь ли ты о нём всё время? Или думаешь только о том, куда он тебя приведёт?

– Ну, сэр, я…

– Нет-нет. Я сам скажу тебе, Симпсон. Ты думаешь только о том, куда он тебя вознесёт. Ты используешь его. Либо так, либо позволяешь другим использовать себя так, чтобы их забросить куда-нибудь. И я не знаю, что хуже.

– Я, э-э…

– Заткнись.

– Да, сэр.

– И не переживай. Это мои пять центов. И от них ничего не перепадёт в твоё сраное личное дело.

Малвейни подошёл к фотографии, висящей в рамке на стенке. На ней был запечатлён взвод морской пехоты в летней униформе в один из холодных, дождливых дней. Надпись на ней гласила: 'Новая Зеландия, июль 1942 года'. Малвейни кивнул на неё. Не глядя на Симпсона, он тихо сказал: 'Половина из этих парней мертва. – Он помолчал. – Многие по моей вине'.

Он повернулся к Симпсону. 'Америка использует нас как шлюх, Симпсон. Когда она хочет хороший перепихон, она сыплет деньгами, – и мы даруем ей миг славы. Потом всё кончается, и она сливается через чёрный ход, делая вид, что нас она знать не знает. – Малвейни помешал в стакане лёд и посмотрел, как он тает. – Да, мы шлюхи, – продолжал он, словно бы про себя. – Я согласен с этим. Но мы хорошие шлюхи. Мы хорошо трахаемся. Мы любим свою работу. Так что клиенту потом становится стыдно. Поэтому лицемерие всегда было частью нашей профессии. Мы это знаем. – Малвейни, прищурив глаза, посмотрел на Симпсона. – Но на сей раз клиент не настроен трахаться. Он хочет поиграть в лошадки и заходит с чёрного хода. И ездит на нас по комнате, накинув узду и погоняя плетью и шпорами. – Малвейни покачал головой. – А мы для такого не годимся. Это расстраивает нам желудок. И это нас разрушает'.

Малвейни замолчал. Симпсон перевёл взгляд с бутылки на столе на свой пустой стакан.

– Ты видел сегодня роту 'браво', когда они вернулись? – спросил Малвейни.


Рекомендуем почитать
Потомкам нашим не понять, что мы когда-то пережили

Настоящая монография представляет собой биографическое исследование двух древних родов Ярославской области – Добронравиных и Головщиковых, породнившихся в 1898 году. Старая семейная фотография начала ХХ века, бережно хранимая потомками, вызвала у автора неподдельный интерес и желание узнать о жизненном пути изображённых на ней людей. Летопись удивительных, а иногда и трагических судеб разворачивается на фоне исторических событий Ярославского края на протяжении трёх столетий. В книгу вошли многочисленные архивные и печатные материалы, воспоминания родственников, фотографии, а также родословные схемы.


Недуг бытия (Хроника дней Евгения Баратынского)

В книге "Недуг бытия" Дмитрия Голубкова читатель встретится с именами известных русских поэтов — Е.Баратынского, А.Полежаева, М.Лермонтова.


Павел Первый

Кем был император Павел Первый – бездушным самодуром или просвещенным реформатором, новым Петром Великим или всего лишь карикатурой на него?Страдая манией величия и не имея силы воли и желания контролировать свои сумасбродные поступки, он находил удовлетворение в незаслуженных наказаниях и столь же незаслуженных поощрениях.Абсурдность его идей чуть не поставила страну на грань хаоса, а трагический конец сделал этого монарха навсегда непонятым героем исторической драмы.Известный французский писатель Ари Труая пытается разобраться в противоречивой судьбе российского монарха и предлагает свой версию событий, повлиявших на ход отечественной истории.


Мученик англичан

В этих романах описывается жизнь Наполеона в изгнании на острове Святой Елены – притеснения английского коменданта, уход из жизни людей, близких Бонапарту, смерть самого императора. Несчастливой была и судьба его сына – он рос без отца, лишенный любви матери, умер двадцатилетним. Любовь его также закончилась трагически…Рассказывается также о гибели зятя Наполеона – короля Мюрата, о казни маршала Нея, о зловещей красавице маркизе Люперкати, о любви и ненависти, преданности и предательстве…


Георгий Скорина

Исторический роман повествует о первопечатнике и просветителе славянских народов Георгии Скорине, печатавшем книги на славянских языках в начале XVI века.