Маттерхорн - [120]

Шрифт
Интервал

Долгая мощная очередь автомата АК-47 распластала троицу на животах, заставив отбросить в сторону пивные банки. Из окружавших палаток к блиндажам побежали бойцы, некоторые подпрыгивали на ходу, стараясь попасть ногами в штанины. АК затарахтел опять, и над головами трёх лейтенантов с вальяжным рокотом пролетел рикошет. Хок свернулся вокруг ящика пива, защищая его от пуль. В расположении батальона раздавались крики.

– Что ты думаешь? – крутя головой, спросил Меллас. Хок пожал плечами и открыл три банки: 'Если это грёбаные минёры, то им нужны сраные вертолёты. Только я не грёбаный вертолёт. И я что-то не припомню, чтобы минёры ходили в атаку поодиночке'.

Все трое сели и наблюдали за сумятицей. К блиндажу оперативного центра, склонив голову почти до земли и выкрикивая приказания бойцам, пронёсся Блейкли и скрылся в блиндаже.

– Эй, Джейхок, – позвал Гудвин.

– А?

– Как думаешь, какую медаль получат Шестой и Третий за этот случай?

– 'Военно-морской крест', – сказал Хок, – а, может, и выше. – Хок поднёс руку к губам и изобразил насмешливое фыркание фанфары.

Небольшая фигура ползком появилась за офицерской палаткой. Все замерли, понимая, что у них нет винтовок; пивное молодечество улетучилось. Человек, спиной к ним, подбирался к палатке.

Гудвин двинулся очень медленно и махнул Хоку с Мелласом, призывая, чтоб они катились в его сторону. Он показал на высокую траву за спиной.

Фигура уже ползла за задней стенкой палатки. 'Эй, лейтенант Хок, – прошептала фигура палатке.

– Эй, лейтенант Джейхок, это Поллини, сэр'.

– Господи, Джек, – простонал Гудвин.

– Недолёт, чёртов тупица, – зашипел Хок. – Иди-ка сюда.

Поллини развернулся. 'Что вы, ребята, делаете в кустах?' – громко спросил он. Он наугад направился к ним. С ним был АК-47, который вынес Ванкувер из прерванного разведрейда Мелласа.

– Сюда, Поллини, – свирепо прошептал Меллас. – Как ты думаешь, где ты находишься? В Центральном, нахрен, парке? Прижми задницу к земле, пока никто не увидел.

– О, лейтенант Меллас, сэр, – громко сказал он, подошёл и уселся. Хок забрал автомат; от Поллини разило, как от бастующей винокурни в самую жару. Глаза его слегка затуманились, из уголка рта просочилась слюна.

Мелос пришёл в ярость: 'Эта штуковина может упечь тебя на губу на долгие месяцы. Что ты, по-твоему, делаешь?'

Поллини поскрёб в макушке и беспечно сказал: 'Просто веду огонь по этому месту'.

– Зачем, Поллини? – спросил Хок.

– Разве это неправильно? – ответил он. – Разве не этим занимается ничтожество? – Он поднялся и стоял, заметно покачиваясь. – А, вот, господа. – Он сунул руки в карманы и выудил на свет набитый магазин. – Вот что заставляет хреновину бабахать. – Он засмеялся.

Гудвин свалил его наземь.

Вдруг Поллини разрыдался в пьяной истерике. Он свернулся к клубок и захлюпал: 'Я не хочу быть ничтожеством. Я хочу быть хорошим морпехом. Я хочу, чтоб мой отец мною гордился'.

– Кто сказал, что ты ничтожество? – спросил Меллас, чувствуя неловкость за прежние свои подшучивания над Поллини. – Эй, да не рыдай ты так, – сказал он мягко. – Слушай, Поллини, не плачь.

Сквозь рыдания последовал рассказ.

Меллас положил руку Поллини на спину. Он не знал, как поступить и повернулся к Хоку: 'Но почему он так расстроился? Гонялся за парнем с черпаком на перевес?'

– Его отец погиб в Корее.

Меллас застонал. 'Разве мало дерьма на этой войне? Нам ещё разбираться с говном Кореи?' – Он медленно покачал головой. Неужели всё повторяется – снова, снова и снова?

В конце концов, Поллини провалился в одурманенный сон. Три лейтенанта прикончили ящик пива, наблюдая, как батальон возвращается в нормальное состояние. Много спустя, когда всё стихло, Гудвин забросил Поллини на плечо, Меллас взял автомат, и они отправились к зоне высадки, где уложили Поллини на койку.

На следующий день Меллас снял его с наряда по камбузу.

В тот же день 'Белоголовый орлан' был брошен в бой. И не без осложнений.


Батальонному врачу лейтенанту Морису Уизерспуну Селби, ВМС США, до чёртиков надоела грязь, отсутствие льда, антисанитарные условия, а также однообразные циклы малярии, дизентерии, инфицированных укусов пиявками, тропическая язва, паховое воспаление кожи, больные спины, больные руки, больные головы. Особенно он устал от больной головы рядового 1-го класса Мэллори. Мэллори только что вернулся с осмотра единственным психиатром в 5-ой школе полевой медслужбы в Куангчи с диагнозом, в котором говорилось, что у него пассивно-агрессивное расстройство личности и что ему следует научиться жить со своими мигренями. Также поступили сведения от дантиста той же школы, что Мэллори установлены защитные коронки и что Мэллори годен к службе, но по возвращении в Штаты должен обратиться к врачу и поставить мост.

– Послушай, я занят, – сказал Селби санитару 1-го класса Фостеру. – Просто дай ему побольше дарвона и пусть выметается из больнички.

– Кажется, он сильно на взводе, сэр.

– Чёрт побери, я осматривал его страшную голову, пока не посинел. Меня учили на хирурга, а не на психиатра. – Селби взял бутылочку с аспирином и кинул в рот четыре таблетки, не заботясь о воде. – Скажи ему, что лазарет начинает работу в девять ноль-ноль. И дай мне уже заняться работой. Ты понял, Фостер?


Рекомендуем почитать
Потомкам нашим не понять, что мы когда-то пережили

Настоящая монография представляет собой биографическое исследование двух древних родов Ярославской области – Добронравиных и Головщиковых, породнившихся в 1898 году. Старая семейная фотография начала ХХ века, бережно хранимая потомками, вызвала у автора неподдельный интерес и желание узнать о жизненном пути изображённых на ней людей. Летопись удивительных, а иногда и трагических судеб разворачивается на фоне исторических событий Ярославского края на протяжении трёх столетий. В книгу вошли многочисленные архивные и печатные материалы, воспоминания родственников, фотографии, а также родословные схемы.


Полководец

Книга рассказывает о выдающемся советском полководце, активном участнике гражданской и Великой Отечественной войн Маршале Советского Союза Иване Степановиче Коневе.


Верёвка

Он стоит под кривым деревом на Поле Горшечника, вяжет узел и перебирает свои дни жизни и деяния. О ком думает, о чем вспоминает тот, чьё имя на две тысячи лет стало клеймом предательства?


Сулла

Исторические романы Георгия Гулиа составляют своеобразную трилогию, хотя они и охватывают разные эпохи, разные государства, судьбы разных людей. В романах рассказывается о поре рабовладельчества, о распрях в среде господствующей аристократии, о положении народных масс, о культуре и быте народов, оставивших глубокий след в мировой истории.В романе «Сулла» создан образ римского диктатора, жившего в I веке до н. э.


Павел Первый

Кем был император Павел Первый – бездушным самодуром или просвещенным реформатором, новым Петром Великим или всего лишь карикатурой на него?Страдая манией величия и не имея силы воли и желания контролировать свои сумасбродные поступки, он находил удовлетворение в незаслуженных наказаниях и столь же незаслуженных поощрениях.Абсурдность его идей чуть не поставила страну на грань хаоса, а трагический конец сделал этого монарха навсегда непонятым героем исторической драмы.Известный французский писатель Ари Труая пытается разобраться в противоречивой судьбе российского монарха и предлагает свой версию событий, повлиявших на ход отечественной истории.


Мученик англичан

В этих романах описывается жизнь Наполеона в изгнании на острове Святой Елены – притеснения английского коменданта, уход из жизни людей, близких Бонапарту, смерть самого императора. Несчастливой была и судьба его сына – он рос без отца, лишенный любви матери, умер двадцатилетним. Любовь его также закончилась трагически…Рассказывается также о гибели зятя Наполеона – короля Мюрата, о казни маршала Нея, о зловещей красавице маркизе Люперкати, о любви и ненависти, преданности и предательстве…