Маттерхорн - [115]

Шрифт
Интервал

– Куда переводят, комендор? – спросил один из морпехов. Оба широко улыбались, радостные от того, что хоть кто-то покидает лес живым.

– Ну, пиздец, – снова сказал Кэссиди. Он сел. – В роту снабжения. Я ничего об этом не знал. – Он посмотрел на Мелласа. – Я не знаю, из-за чего мой перевод.

– Он, наверное, из дивизии или ещё откуда.

Кэссиди сказал: 'Сэр, хочу пойти посмотреть, чем буду заниматься. Мне никто ничего не говорил. Клянусь'.

– Конечно, комендор, валяй. Я тут покомандую.

Кэссили отослал морпехов поесть с приказанием, чтобы прислали вместо себя замену. Затем отправился знакомиться с новым командиром роты.


Одним из двух морпехов, которым удалось напроситься на работу в палатке снабжения, вместо того чтобы наполнять песком мешки под дождём, был Ванкувер. Они с дружком уже очень скоро шарили в сырых, часто покрытых плесенью рюкзаках, оставшихся после оправленных домой или погибших морпехов.

– Эй, Ванкувер, – сказал дружок. – Тут кое-что твоё.

Когда Ванкувер увидел длинную трёхгранную коробку, у него появилось предчувствие. То был его меч. Заказывал он его для хохмы. Он уже думал, что навсегда потерял его. И теперь он сказал, – но так, словно говорил кто-то другой: 'Господи Иисусе. Ого, да это же мой драный гуковский меч. Он всё время тут валялся'. Он рвал картон и вытаскивал длинную рукоять и ножны из узкой коробки. Схватившись за эфес, он со звоном выхватил меч из ножен.

Меллас обернулся на возглас Ванкувера.

– Посмотрите на мамочку, лейтенант, – крикнул Ванкувер. Широко расставив ноги, он стоял на двух брезентовых вещмешках и держал перед собою меч. Он резко рубанул воздух. 'Полyчите у меня теперь', – процедил он сквозь зубы.


К вечеру слух о мече Ванкувера разлетелся по батальону. Приятель Янковица из роты снабжения остановился возле площадки, где насыпали песком мешки, чтобы поведать об этом Янковицу. У Янковица возникло какое-то чувство безысходности, которое он не смог определить и которое быстро отправил в хранилище других чувств, подавленных им за последние полтора года. 'Сумасшедший мудак, – сказал он, улыбаясь. – Точно кого-нибудь завалит. Обожди только'.

– Угу, он может, – ответил товарищ, – но гуки вряд ли пользуются мечами. Они же не дикари.

– Да, но Ванкувер дикарь, – возразил Янковиц. Бойцы вокруг засмеялись. Дружок улыбнулся и продолжил свой путь. Янковиц грустно вернулся к куче грязи.


Весь день рота 'браво' вгрызалась в глину, наполняла зелёные пластиковые мешки и старалась забыть, что в любую секунду офицер из прохладного укрытия в Донгха или Дананге может вызвать вертолёты, которые унесут их на погибель в какое-нибудь безвестное место в джунглях. С каждым гребком лопаты они старались забыть, что в любой момент ротный джип может бешено пересечь узкую взлётную полосу и Поллак заорёт, что кто-то попал в засаду и рота 'браво' отправляется на выручку.

Янковиц тревожился так же, как и все. Он пытался думать о Сюзи, но ему с трудом удавалось вспомнить её лицо. Он стеснялся вытащить бумажник и взглянуть на фотографию на виду у всех, поэтому разрывался между желанием поступить так и нежеланием показаться глупцом. Ребята стали бы смеяться и назвали бы её очередной девчонкой из бара. Он не мог с этим согласиться. Он подписался ещё на полгода страха и грязи только ради того, чтобы провести тридцать дней с нею. Он бросился заполнять следующий мешок.

В 17:00, сложив лопатки, по двое и по трое все направились к палаткам. Бройер в очках, слегка запотевших от скопившейся на лбу испарины, догнал Янковица. 'Эй, Янк, – сказал он, протирая стёкла полой рубашки, – А что, есть у нас помощник для генерала?' Он говорил о бригадном генерале, который обитал с тактической группой 'Хоутел' и на чей флаг с одной звездой они любовались целый день, пока насыпали мешки для его блиндажа. Он нацепил очки на нос. Они сразу же съехали вниз. Раздражённый, он вернул очки на место, и тогда они снова стали запотевать.

Янковиц не ответил. Он думал о Сюзи и пытался отвлечься от вони дорожного масла, которым обрызгали дорогу, и от дыма, поднимающегося от усилий одинокого морпеха, жгущего фекалии в смеси с керосином в трёх обрезанных стальных бочках. Тем не менее, вопрос Бройера всё-таки дошёл до его сознания. Он посмотрел на Бройера. Когда Бройер появился на Маттерхорне, Янковица беспокоили и его тщедушное телосложение, и неуверенная манера разговаривать. Но теперь он за Бройера не беспокоился – нормальный грёбаный морпех. 'Разрази меня гром, если я знаю, Бройер. Генералу Найтцелю, наверное, нужен кто-то, чтобы управляться с бумажками'.

– А я слышал так, что ему нужен человек, чтобы управлялся с его боевыми действиями. Первый приказ, который он отдал, гласил, чтобы каждый застегивал рубашку на все пуговицы. Бли-и-ин.

Янковиц улыбался, слушая Бройера, который хотел, чтобы его 'блин' прозвучал дерзко. Когда прибыл предыдущий генерал, Янковиц уже находился в стране и ещё тогда слышал подобный скулёж. У Янковица имелся свой критерий определять, толков ли пусть не генерал, но любой офицер в этом отношении, и уже много раз случалось ему наблюдать того офицера в джунглях вместе с бойцами. Поэтому-то ему нравился полковник Малвейни. Стоял он как-то в карауле ночью на ВБВ, лило как из ведра, ни черта не видно, как вдруг слышит – подъезжает джип. Он подумал, что приехал Хок. Поэтому и окликнул: 'Какого хрена тебе тут надо?' И чуть не наложил в штаны, когда подошёл Малвейни, командир двадцать четвёртого полка морской пехоты. Старый мудак давай расспрашивать, сколько крыс прикончил, да проверил винтовку, да похвалил за то, что дело своё разумеет туго.


Рекомендуем почитать
Потомкам нашим не понять, что мы когда-то пережили

Настоящая монография представляет собой биографическое исследование двух древних родов Ярославской области – Добронравиных и Головщиковых, породнившихся в 1898 году. Старая семейная фотография начала ХХ века, бережно хранимая потомками, вызвала у автора неподдельный интерес и желание узнать о жизненном пути изображённых на ней людей. Летопись удивительных, а иногда и трагических судеб разворачивается на фоне исторических событий Ярославского края на протяжении трёх столетий. В книгу вошли многочисленные архивные и печатные материалы, воспоминания родственников, фотографии, а также родословные схемы.


Недуг бытия (Хроника дней Евгения Баратынского)

В книге "Недуг бытия" Дмитрия Голубкова читатель встретится с именами известных русских поэтов — Е.Баратынского, А.Полежаева, М.Лермонтова.


Верёвка

Он стоит под кривым деревом на Поле Горшечника, вяжет узел и перебирает свои дни жизни и деяния. О ком думает, о чем вспоминает тот, чьё имя на две тысячи лет стало клеймом предательства?


Сулла

Исторические романы Георгия Гулиа составляют своеобразную трилогию, хотя они и охватывают разные эпохи, разные государства, судьбы разных людей. В романах рассказывается о поре рабовладельчества, о распрях в среде господствующей аристократии, о положении народных масс, о культуре и быте народов, оставивших глубокий след в мировой истории.В романе «Сулла» создан образ римского диктатора, жившего в I веке до н. э.


Павел Первый

Кем был император Павел Первый – бездушным самодуром или просвещенным реформатором, новым Петром Великим или всего лишь карикатурой на него?Страдая манией величия и не имея силы воли и желания контролировать свои сумасбродные поступки, он находил удовлетворение в незаслуженных наказаниях и столь же незаслуженных поощрениях.Абсурдность его идей чуть не поставила страну на грань хаоса, а трагический конец сделал этого монарха навсегда непонятым героем исторической драмы.Известный французский писатель Ари Труая пытается разобраться в противоречивой судьбе российского монарха и предлагает свой версию событий, повлиявших на ход отечественной истории.


Мученик англичан

В этих романах описывается жизнь Наполеона в изгнании на острове Святой Елены – притеснения английского коменданта, уход из жизни людей, близких Бонапарту, смерть самого императора. Несчастливой была и судьба его сына – он рос без отца, лишенный любви матери, умер двадцатилетним. Любовь его также закончилась трагически…Рассказывается также о гибели зятя Наполеона – короля Мюрата, о казни маршала Нея, о зловещей красавице маркизе Люперкати, о любви и ненависти, преданности и предательстве…