Маттерхорн - [108]

Шрифт
Интервал

– Я тоже не думаю, что хочу этого.

Наступила неловкая тишина. 'Мне нужно возвращаться', – наконец, сказал Меллас.

– Конечно.

Меллас удручённо пошёл прочь. Ему позарез хотелось дружбы Хока.

– Эй, Мэл, – окликнул его Хок. Меллас, сунув руки в задние карманы, обернулся к Хоку. – Маккарти и Мэрфи скоро вернутся из леса. Ты же помнишь командира взвода, у которого был мертвый парень, когда мы менялись с ротами 'альфа' и 'чарли'?

– Да?

– Это Маккарти. А Мэрфи – тот большой парень, который был на посадочной площадке.

Меллас был слегка озадачен.

– У которого тик.

Меллас кивнул.

– Это команда загадочного тура. Хочешь присоединиться? Я проспонсирую.

– Конечно, – сказал Меллас, – но что это за хрень – 'загадочный тур'?

– Попойка, Меллас.

Меллас смущённо улыбнулся: 'Во сколько?'


По возвращении в роту, Мелласа встретили более чем саркастические насмешки.

– Лейтенант, пошлёте домой за парадкой для завтрашнего ужина?

– Офицеры стригут ноготки, чтоб не поцарапать столовое серебро?

– Скатерти и сухпайки уже выдают, лейтенант?

Меллас вынужден был глотать колкости и понимал это. Ужин – охренительно тупая затея. Он подошёл к своей 'резиновой кукле' и завалился с истрёпанным экземпляром 'Источника' Джеймса Миченера, который выменял на два вестерна Луиса Ламура. И попробовал затеряться в древнем Израиле.

Его прервал Китаец: 'Эй, сэр, мы можем с вами поговорить?' В проёме палатки за спиной Китайца маячил высокий чёрный морпех.

Меллас махнул заходить. 'Что вы задумали?' – спросил он.

– Э, сэр, – сказал Китаец и показал на товарища, – это младший капрал Уокер. Мы зовём его Генри. Он из штабной роты.

– Привет, Уокер, – Меллас протянул руку, и они поздоровались.

– Мы тут организовали что-то вроде небольшого клуба, – продолжал Китаец. – Собираемся когда-никогда вместе. Слушаем музыку. Сами знаете.

– Звучит неплохо, – сказал Меллас, стараясь быть небрежным. Он начинал чувствовать себя неуютно, особенно с Уокером, который его пугал. Он решил говорить напрямик. – Кэссиди говорил, что у вас что-то вроде группы чёрной власти. Это то, о чём он говорил?

Парни рассмеялись. 'Кэссиди, – Китаец чуть не выплюнул имя. – Этот грёбаный реднек ни хрена не смыслит. Власть чёрных. Бли-и-ин! Так называется политическое движение, вот что это такое. Кэссиди – просто вонючий расист'.

Помолчали. Меллас подумал, не сказать ли, что, когда он был первокурсником в Принстоне, то состоял членом Студенческого координационного комитета ненасильственных действий, который отправлял студентов на Юг для регистрации избирателей. Это было ещё до того, как Стоукли Кармайкл выбросил белых и Меллас нашёл, чем занять своё время, – ездить в 'Брин-Мор', например.

Китаец нарушил тишину: 'Мы просто собрались в клуб, вот и всё. Никакой чертовщины с чёрной властью. Здесь и так хватает херова насилия. Кроме тог, власть чёрных не значит насилие. Она означает, что чёрные люди должны получить политическую и экономическую власть. Она означает самовосприятие и руководство и пытается заставить закон считаться с нами так же, как с белыми. Это вас страшит, сэр?'

– Для меня это звучит нормально, – сказал Меллас. Он хотел бы, чтоб Китаец говорил уже по делу, но боялся давить на него.

– Да, сэр. Это нормальная вещь. Видите, вот здесь мы с Генри, и мы как бы совещаемся и ведём политику, понимаете? – Сиплый голос Китайца, казалось, старается скрыть его внутреннюю отстранённость. Меллас заметил в его глазах весёлый огонёк, как будто был другой Китаец, который сидел в сторонке от разговора, наблюдал за ними тремя и ржал до усрачки. – Что же, сэр, – добавил Китаец, – мы хотим попробовать сгладить различия между чёрными и белыми прямо здесь, в нашем районе. Видите ли, сэр, мы получаем много литературы от братишек на родине, и большая часть материала – это жёсткий материал. Жёсткий. То есть они отстаивают насилие.

– Знаю, – сказал Меллас. – Мне попадалось кое-что.

– Вот что, сэр, – сказал Генри, – некоторым братьям уже припекло дальше некуда. Вы понимаете, о чём я говорю? До самого, нахрен, горла. – Гнев Генри понемногу проявлялся.

– Поэтому мы с Уокером поговорили прошлой ночью, – вмешался Китаец, – о том, что, наверное, нам стоило бы что-нибудь сделать, чтобы удержать братьев… – Он помолчал. – Ну, чтобы прекратить случаи вроде подрыва.

Глаза Мелласа перебегали с одного на другого, ища спасительного ключа к разгадке. Такого с ним раньше не случалось, но он распознавал вымогательство, когда сталкивался с ним. Он решил прикинуться дурачком. 'Ты считаешь, что кого-то должны подорвать?'

– Из нас? – сказал Генри. – Нет. Не из нас. Но, опять же, такое могло бы случиться. Взять хоть Паркера, знаете, того, которого загоняли до смерти и не эвакуировали. Помните его, лейтенант?

Меллас сглотнул, страстно желая, чтобы хоть кто-нибудь вернулся с приёма пищи и разрядил положение. 'Смерть Паркера была несчастным случаем. Никто не знал, что у него за болезнь. Мы старались отправить его как можно скорее'.

– Скорее, как только заболел белый парень, – сказал Китаец. – И белый парень, вот он и улетел.

– Я не хочу больше этого слышать, Китаец, – сказал Меллас. – Чалланд выжил сам собою, и это ничего не имеет общего с цветом его кожи. Ничего больше не хочу об этом слышать. Мне самому пришлось наблюдать, как умирает Паркер.


Рекомендуем почитать
Потомкам нашим не понять, что мы когда-то пережили

Настоящая монография представляет собой биографическое исследование двух древних родов Ярославской области – Добронравиных и Головщиковых, породнившихся в 1898 году. Старая семейная фотография начала ХХ века, бережно хранимая потомками, вызвала у автора неподдельный интерес и желание узнать о жизненном пути изображённых на ней людей. Летопись удивительных, а иногда и трагических судеб разворачивается на фоне исторических событий Ярославского края на протяжении трёх столетий. В книгу вошли многочисленные архивные и печатные материалы, воспоминания родственников, фотографии, а также родословные схемы.


Недуг бытия (Хроника дней Евгения Баратынского)

В книге "Недуг бытия" Дмитрия Голубкова читатель встретится с именами известных русских поэтов — Е.Баратынского, А.Полежаева, М.Лермонтова.


Верёвка

Он стоит под кривым деревом на Поле Горшечника, вяжет узел и перебирает свои дни жизни и деяния. О ком думает, о чем вспоминает тот, чьё имя на две тысячи лет стало клеймом предательства?


Сулла

Исторические романы Георгия Гулиа составляют своеобразную трилогию, хотя они и охватывают разные эпохи, разные государства, судьбы разных людей. В романах рассказывается о поре рабовладельчества, о распрях в среде господствующей аристократии, о положении народных масс, о культуре и быте народов, оставивших глубокий след в мировой истории.В романе «Сулла» создан образ римского диктатора, жившего в I веке до н. э.


Павел Первый

Кем был император Павел Первый – бездушным самодуром или просвещенным реформатором, новым Петром Великим или всего лишь карикатурой на него?Страдая манией величия и не имея силы воли и желания контролировать свои сумасбродные поступки, он находил удовлетворение в незаслуженных наказаниях и столь же незаслуженных поощрениях.Абсурдность его идей чуть не поставила страну на грань хаоса, а трагический конец сделал этого монарха навсегда непонятым героем исторической драмы.Известный французский писатель Ари Труая пытается разобраться в противоречивой судьбе российского монарха и предлагает свой версию событий, повлиявших на ход отечественной истории.


Мученик англичан

В этих романах описывается жизнь Наполеона в изгнании на острове Святой Елены – притеснения английского коменданта, уход из жизни людей, близких Бонапарту, смерть самого императора. Несчастливой была и судьба его сына – он рос без отца, лишенный любви матери, умер двадцатилетним. Любовь его также закончилась трагически…Рассказывается также о гибели зятя Наполеона – короля Мюрата, о казни маршала Нея, о зловещей красавице маркизе Люперкати, о любви и ненависти, преданности и предательстве…