Матросы Наркомпроса - [18]

Гром грянул, когда военврач 2-го ранга Василий Игнатьевич Артяев, поблескивая стеклами пенсне, отстегнул от скелета правую кисть. При этом челюсть скелета слегка отвалилась в дьявольской улыбке. Череп стал удивительно напоминать горельеф с печатки Билли Бонса. Сардонический оскал Куржак вполне оценил, ибо помнил только, что в запястье присутствуют две шеренги мелких мослов, которые требовалось знать поштучно и поименно. Жорка повертелся по сторонам, но скоро понял, что соседу не до него. Дима Майдан, как и вся соседняя колонка, занимался нижней конечностью. Жорке оставалось только пожалеть, что человек сложнее обезьяны. У них руки и ноги совершенно одинаковы.

— Предупреждаю, — заявил Артяев. — Лица, замеченные в недобросовестности, будут удалены из класса со всеми вытекающими отсюда последствиями.

Военврач бдительно расхаживал между рядами. Редкие волосы его были аккуратно наклеены на темени и распределены на косой пробор, в петлицах гимнастерки алели знаки различия, два эмалированных прямоугольника, которые именовались «шпалы». Кроме того, он был доцент. Димка сам слышал, как военврач говорил по телефону:

— Алло, коллега, с вами говорит доцент Артяев…

Василий Игнатьевич игнорировал учебник по анатомии для 8-го класса как примитивный, признавая лишь пособие для медицинских училищ. Еще на первом уроке он пояснил, что будущие командиры должны уметь оказывать первую помощь раненым, а кроме того, может, кто захочет продолжить образование в военно-медицинской академии. Во втором взводе желающих стать медиками не объявлялось, но зубрить латинские названия мослов приходилось всем ребятам, если только они не хотели попасть в положение Куржака.

Перед самым звонком Жорке удалось справиться с фалангами, освоить пястные кости. Выше он так и не поднялся. Сдав преподавателю свой листок, Куржак заскучал и сразу потерял интерес к событиям вокруг баталерки.

* * *

В эти суматошные дни самым популярным человеком во втором взводе стал Раймонд Тырва. Его мать Елена Эдуардовна поступила работать в спецшколу, и не куда-нибудь, а в баталерку. Она ездила в порт и доставляла оттуда на грузовых автомобилях плотно перевязанные тюки и дощатые ящики. Лека Бархатов попросил Райку выяснить, достаточное ли количество комплектов обмундирования получено в этих тюках и нет ли возможности получить форму без очереди. Раймонд от поручения отказался. Зато Димка Майдан все разузнал очень быстро. Он доложил, что форма получена самого лучшего качества и хватит ее на всех.

— Боюсь, что для третьей роты уже не будет выбора, — снова засомневался Бархатов.

Тогда Майдан снова сбегал к Райкиной матери. Оказалось, что каждого ученика одевает лично военрук. Поэтому никто, даже Раймонд, не имеет возможности получить форму раньше графика. Но ребята из второго взвода могут не беспокоиться. Елена Эдуардовна заверила, что для них все приготовлено отдельно и первого сорта.

— Сортность может быть одна, — загадочно заметил Григорий Мымрин. — А вот качество? Качество бывает разным.

Майдан пожал плечами. Ему были непонятны сомнения Мымрина. Раз первого сорта, о чем разговор? Гораздо важнее было то, что составленный график обмундирования был какой-то бесконечный.

— Вся страна выполняет пятилетку в четыре года. А у нас… Может, сходить к военруку? — суетился в нетерпении Димка.

Но Антон ему не посоветовал.

И только для Куржака все эти проблемы потеряли всякую актуальность.

Он помнил, как на большом сборе директор школы объявил:

— Двоечники форму не получат!

Димка пробовал его успокаивать. Он говорил, что оценки еще неизвестны. Может быть, доцент не придаст значения каким-то мослам. Но стоило Жорке представить облик военврача, лощенный до щепетильности, его колючие глаза, как сердце начинало трепетать и опускалось куда-то в предплюсну, то есть в пятку. Контрольная работа жирной чертой отделила его от радости. Лека уже на следующем уроке получил по геометрии «хорошо». Исправил плохую оценку даже Мымрин, хотя и не так быстро. Из всего взвода только Куржак не успевал избавиться от «хвостов». Когда очередь в баталерку дошла до третьей роты, Жорка постарался быстрее смотаться домой. Он и не представлял, что главный позор еще впереди.

В баталерке все убедились, что Зубарик — Мымрин сомневался не зря. Форма совсем не выглядела первым сортом. Шинели от долгого лежания в тюках коробились на спине, в необъятных рукавах тонула рука. Особенно долго военрук не отпускал Диму Майдана. Он вертел его в углу баталерки, портняжным сантиметром вымерял расстояние от полы до пола и… браковал одну шинель за другой.

Райкина мамаша только вздыхала и уверяла, что все ростовки стандартные, а детских в порту не шьют. Дима смотрел на нее с надеждой. Ему ужасно не хотелось уходить отсюда без шинели.

— «И жить мне без тебя, так это ж драма», — замурлыкал Радько из песни и вооружился мелком, таким же точеным и острым, как его собственный нос. Военрук отмечал мелом, куда надо переставить крючки, где подрезать, где подогнуть…

— Матрос должен ходить самоваром, — серьезно объяснял Димке военрук, — Чтобы со всех сторон — блеск.