Матрос Железняков - [6]
— На четверть часа разрешаю.
Над морем лежала белая северная ночь. Дул небольшой зюйд-вест. Облокотившись на фальшборт, Железняков глядел на темный водный простор.
«Итак, прощай, машинная школа, прощай, „Океан“, с твоими драконовскими методами… На днях, как объявил начальник школы, получу звание механика четвертого разряда. Тогда на любом корабле мне найдется хорошее место. Я судовой механик! Как обрадуется мама! Ведь она так долго ждала, когда я выйду в люди…»
— Анатолий… — раздался за спиной тихий голос.
— А, Федор!
— Проснулся, взглянул на твою койку, вижу — пустая. Забеспокоился, сказал Груздев. — Хочу поговорить с тобой…
— Случилось что? — тревожно спросил Железняков.
— Да, случилось. Разговор о тебе самом. Как неосмотрительно ты вел себя сегодня на баркасе! Если б не удержать тебя, пожалуй, и в самом деле стукнул бы боцмана.
— Эта шкура давно заслужила такой награды, — зло ответил Железняков.
— А чем это могло кончиться, ты подумал? В такое время! — строго сказал Груздев. — Завтра же на тебя надели бы кандалы или расстреляли. Ты же знаешь, что получилось у гангутцев.
— Знаю, все знаю. Говорят, что 95 человек на каторгу угоняют…
Осмотревшись кругом, Груздев тихо продолжал:
— И сколько матросов попало в тюрьмы, страшно подумать…
— А мы все молчим, терпим… Надо немедленно поднять команды всей Кронштадтской базы, выручать товарищей!
Груздев схватил его за руку и совсем тихо, почти шепотом сказал:
— Не горячись. Не пришло еще время, браток. А кто знает, может быть, разведывательное отделение донесло уже командиру. Вот они и ищут предлог, как избавиться от тебя. Кстати, как с листовками?
— Передал кому надо, не беспокойся, — едва слышно ответил Железняков.
На всех кораблях, стоящих на рейде, склянки отбили половину третьего.
Железняков спохватился:
— Ох, черт побери! Мне разрешили только на четверть часа отлучиться из кубрика! Надо бежать!
Через несколько минут друзья уже были в своих подвесных койках и скоро погрузились в крепкий предутренний сон…
Рассвело. Сквозь иллюминаторы врываются в кубрик первые лучи восходящего солнца. На всех кораблях склянки бьют половину шестого. Напевный звон медных рынд сливается со звуками горнов, играющих побудку. Это военно-морская музыка нового дня проникает во все отсеки «Океана».
Напеву горнов и перезвону склянок вторят трели и пронзительные свисты боцманских дудок. Слышны сердитые, хриплые от постоянных покрикиваний на матросов голоса унтер-офицеров:
— Вставай! Вставай! Койки вязать!
Заспанные люди неохотно сбрасывают с себя одеяла, недовольно бурча, выпрыгивают из подвесных парусиновых коек, шлепая о палубу босыми ногами, и пугливо озираются — не приближается ли «главный пес», — так прозвали на судне боцманмата Слизкина.
Проворно соскочил из своей койки и Железняков. Он уже оделся, свернул постельные принадлежности, втиснул в парусиновый мешок и ловко зашнуровал его.
Кочегар Сомов насмешливо говорит Железнякову:
— Думал я, Анатолий, что ты не из трусливых. А как погляжу, тоже перед боцманом пасуешь…
Железняков уже готов был нести свою койку в положенное место, но остановился, чтобы ответить Сомову:
— Зато ты, Сомов, за свою «храбрость» и усердие с удовольствием принимаешь «царские подарки»,[1] которыми Слизкин частенько награждает тебя. Вот и вчера…
— Нихто не може проучить такую собаку, як наш боцман. Оброс салом, як той кабан годований, — вмешался в разговор здоровяк матрос Петр Бугаенко.
Железняков возбужденно сказал:
— Ничего, братки. Придет время, и мы им отплатим за все…
— Кому это ты так страшно грозишь? — неожиданно раздался голос старшего офицера, вошедшего в кубрик.
Матросы сразу все умолкли.
Сохачевский подошел вплотную к Железнякову.
— А ну, разъясни, с кем это ты собираешься расправиться? — Взгляды их скрестились. Вытянув длинную шею, Сохачевский уставился в молодого матроса злыми черными глазами: — Молчишь, сукин сын? А почему так долго возишься с койкой?
Железняков окинул быстрым взглядом кубрик. Еще никто не вынес своей постели. А этот придирается к нему…
Анатолий впился дерзким взглядом в Сохачевского.
— Что ты уставился на меня, как баран? — крикнул еще более раздраженно старший офицер. — Я спрашиваю, почему до сих пор не вынес койку?
С трудом сдерживая себя, чтобы не ответить Сохачевскому резкостью, Железняков ответил:
— Виноват, задержался…
Выхватив из рук Железнякова койку, старший офицер издевательски спросил:
— Это что такое у тебя?
— Койка, — уже еле владея собой, выговорил Анатолий.
— Мешок с навозом, а не койка! Разве так зашнуровывают?! — Сохачевский приподнял брезентовый мешок с постелью и бросил его на палубу. Перевязать!
Железняков сжал кулаки. По вдруг увидел, как сурово, предостерегающе смотрит на него Груздев. Словно облитый ледяной водой, Анатолий сразу вытянулся во фронт перед Сохачевским.
— Есть, перевязать койку!
В этот момент в кубрик вошел боцман Слизкин. Крупные покатые плечи, высокое и толстое туловище, рыжие щетинистые усы и ярко надраенная большая медная дудка, висящая на такой же блестящей цепи, перекинутой через багровую шею, усиливали сходство его с городовым.
Сохачевский набросился на него:
Автор — полковник Красной армии (1936). 11 марта 1938 был арестован органами НКВД по обвинению в участии в «антисоветском военном заговоре»; содержался в Ашхабадском управлении НКВД, где подвергался пыткам, виновным себя не признал. 5 сентября 1939 освобождён, реабилитирован, но не вернулся на значимую руководящую работу, а в декабре 1939 был назначен начальником санатория «Аэрофлота» в Ялте. В ноябре 1941, после занятия Ялты немецкими войсками, явился в форме полковника ВВС Красной армии в немецкую комендатуру и заявил о стремлении бороться с большевиками.
Выдающийся русский поэт Юрий Поликарпович Кузнецов был большим другом газеты «Литературная Россия». В память о нём редакция «ЛР» выпускает эту книгу.
«Как раз у дверей дома мы встречаем двух сестер, которые входят с видом скорее спокойным, чем грустным. Я вижу двух красавиц, которые меня удивляют, но более всего меня поражает одна из них, которая делает мне реверанс:– Это г-н шевалье Де Сейигальт?– Да, мадемуазель, очень огорчен вашим несчастьем.– Не окажете ли честь снова подняться к нам?– У меня неотложное дело…».
«Я увидел на холме в пятидесяти шагах от меня пастуха, сопровождавшего стадо из десяти-двенадцати овец, и обратился к нему, чтобы узнать интересующие меня сведения. Я спросил у него, как называется эта деревня, и он ответил, что я нахожусь в Валь-де-Пьядене, что меня удивило из-за длины пути, который я проделал. Я спроси, как зовут хозяев пяти-шести домов, видневшихся вблизи, и обнаружил, что все те, кого он мне назвал, мне знакомы, но я не могу к ним зайти, чтобы не навлечь на них своим появлением неприятности.
Изучение истории телевидения показывает, что важнейшие идеи и открытия, составляющие основу современной телевизионной техники, принадлежат представителям нашей великой Родины. Первое место среди них занимает талантливый русский ученый Борис Львович Розинг, положивший своими работами начало развитию электронного телевидения. В основе его лежит идея использования безынерционного электронного луча для развертки изображений, выдвинутая ученым более 50 лет назад, когда сама электроника была еще в зачаточном состоянии.Выдающаяся роль Б.
За многие десятилетия жизни автору довелось пережить немало интересных событий, общаться с большим количеством людей, от рабочих до министров, побывать на промышленных предприятиях и организациях во всех уголках СССР, от Калининграда до Камчатки, от Мурманска до Еревана и Алма-Аты, работать во всех возможных должностях: от лаборанта до профессора и заведующего кафедрами, заместителя директора ЦНИИ по научной работе, главного инженера, научного руководителя Совета экономического и социального развития Московского района г.