Матрица войны - [77]

Взял ключи от машины и пошел в гараж. Вывел на свет свою черную, слегка осевшую на рессорах машину, вслушиваясь в ровный, хрипловатый рокот надежного двигателя. Отогнал машину на мойку и сам поливал ее из шланга, расплющивая о черный металл твердую струю, видя, как летят на асфальт обильные брызги, как на капоте, на крыше, на дверцах повисают черные стеклянные капли. Насухо, до блеска протер корпус, довел до зеркальной полировки хромированный бампер, промыл до светлой прозрачности стекла и фары. Старая машина сияла. От нее исходила едва уловимая живая благодарность, и это было залогом того, что его мечтания сбудутся. Сел за руль и поехал на Серпуховскую, где она поджидала его. Она стояла на краю тротуара, заметная издали. Цветастый сарафан, голые загорелые плечи с перекинутыми бретельками, на ногах светлые босоножки, волосы стянуты в небрежный пышный пук на затылке. В руках белая спортивная сумка, которой она помахивала, вглядываясь в проезжавшие автомобили. Некоторые тормозили, приглашали садиться, она отступала назад и отворачивалась. Он остановился перед ней, и первым ее движением был быстрый, негодующий шаг назад. Но в следующую секунду она его узнала. Вся осветилась. И в ее озаренном лице были радость, испуг и то же, что и у него, ожидание, предчувствие чего-то, что должно было случиться сегодня. Навстречу этому неведомому, пугающему и желанному, с солнечного тротуара, подобрав цветастый подол, она скользнула в машину, уселась рядом с ним на сиденье.

– Я вас ждала… Загадала, если ваша машина будет среди первых пятидесяти, то мое желание сбудется… Ваша была тридцать третья…

Они медленно, задерживаясь в скоплениях машин, пробрались сквозь шумный, дымный, тяжелый пласт города. Вырвались на шоссе, похожее на покатую палубу авианосца, и, оставляя за собой огромный, неохотно отпускавший их город, помчались среди раскрывающегося, вольного Подмосковья.

– Я не успела позавтракать. Мама сделала бутерброды. Скоро вас буду кормить. – Она оглянулась на свою белую сумку, которую кинула на заднее сиденье.

– Мама знает, куда ты поехала? Знает, кто тебя увез?

– Она все знает о вас. Я ей всегда все рассказываю. Она сказала: «Пожалуйста, накорми Виктора Андреевича бутербродами».

– Не знаю, как благодарить твою маму.

– Поблагодарите меня. – Она заглянула ему в лицо, и снова в ее прозрачных, зеленых глазах он углядел темное, как тень облака, тревожное ожидание. Отпустив руль, чуть коснулся ее руки.

Они неслись среди зеленых раздолий, и ветер, залетавший в машину, приносил ароматы сена, пахучих обочин, вянущих от жары березняков и дубрав.

– Вот мы и отправились в нашу экспедицию, – сказала она. – Мы должны распределить обязанности. За вами – средства передвижения, всякие там лошади, телеги, верблюды. За мной – продовольствие, бутерброды, сандвичи, а в случае нехватки припасов – добывание клубеньков и кореньев.

– Из научных обязанностей за тобой составление гербария, – сказал он, принимая игру. – Одно растение кладем в коллекцию, другое – в суп.

– А за вами – зоологические изыскания. Поскольку вы станете ловить одних бабочек, то и в суп будут попадать эти нежные, красивые и очень питательные насекомые.

– Не забудь, пожалуйста, географическую карту. Нам придется наносить на нее реки, долины, горы. И тут же давать им названия.

– Посмотрите, вот холм! – воскликнула она, указывая на пологое зеленое взгорье, мимо которого проносилась машина. – Назовем его в вашу честь. Пик Виктора!

– А вон поселение неизвестного племени скотоводов и земледельцев. Назовем его в твою честь – Дарьянмар! Слушай экспромт, – сказал он, ловя на лету слова, не давая им разбегаться, заталкивая их в веселое двустишие: «Из города навеки уезжая, увез я девушку по имени Княжая».

– А вот мой экспромт, – прикусив розовую свежую губу, она соображала, мучилась, а потом просияла и выпалила: – «Один, среди героев и умельцев, был мне любезен витязь Белосельцев».

Они посмотрели друг на друга. Она запрокинула голову, и он жадно, счастливо смотрел на ее близкую шею, дрожащую от звонкого смеха, на пышный ворох волос, едва стянутых шелковой ленточкой.

Через полчаса она уже рылась в сумке. Кормила его на ходу бутербродами с сыром, с вкусной колбасой. Извлекла пластмассовый флакон с едко-малиновой сладкой шипучкой. Давала ему выпить из горлышка. Пила сама. Проливала на сарафан. Ахала. Снова совала ему бутерброд. Он с удовольствием ел. Благодарил заботливую маму. Давился сладким ядовитым напитком, который ей нравился своей химической яркостью и невыносимо сладким вкусом.

И опять подумал, что с каждой секундой приближается к чуду, ожидавшему его там, впереди, в солнечных далях, куда стремится по синему шоссе мощная послушная машина.

Они миновали Серпухов с розово-белым кремлем и милыми деревянными домиками. Катили по шоссе, петляя среди желтых ржаных полей, белых прозрачных березняков. Въехали наконец в дачный поселок, в тесные заросшие улочки, где в садах, едва различимые за деревьями, желтели и белели дачи, качались гамаки, пахло самоварами, шишками, и она, направляя его, сказала:

– Стоп. Приехали. Вот оно, мое поместье.