Матриархия - [96]

Правая нога с хрустом отделилась от пола, я заорал, и из глаз брызнули непрошеные слезы. Потом потерял равновесие и плюхнулся на задницу: левая нога так и приклеена к полу, вывернута в голеностопе. Сознание застлала пузыристая пелена, зеленая.

«Проснуться, проснуться»

Мясо отрывалось от стоп лохмотьями, колено вывернулось под опасным углом, накатила тошнота.

Я кричу, кричу...

Маленькие отростки ощупывают тело, лижут щеки, глаза. Твердые, осторожные щупальца, они скользят по лицу, по губам.

Я хотел отпоползти назад и наткнулся на стену. Королева нависла надо мной: темный, размытый силуэт. Пористая масса лица находилась в непрерывном движении и сквозь эту кровяную маску проглядывали знакомые черты. Я вспомнил о Северном сиянии, ведь сейчас надо мной разноцветные всполохи...

- Ты хочешь меня ты любишь меня этот мир только для нас ты любишь меня, - скороговоркой твердила Королева. Я что-то мычал в ответ, и тут нос и затылок вдруг взорвались так, как от «чиха».

- Ты любишь меня? Эй, ты слышишь меня? Рома!

Королева растворилась. На ее месте возник Вениамин: лицо чумазое, контрастирует с сединой. Он присел надо мной, протягивая дрожащие ладони.

- Что т-так-кое? Где мы?

- В камере, - ответил Вениамин, смахивая со лба прядь. - Ты кричал. Плохой сон?

- Ага, - пробормотал я. Отголоски кошмара все еще бродили в растревоженном мозгу, в груди полыхало ледяное зарево ужаса, и кровь медленно, но верно разносила его по жилам, растворяла. - Все нормально... Где Рита?

- Мне не доложили, - Вениамин резко встал, так что щелкнуло колено, скрестил руки на груди, и заходил по камере.

Сырые стены, никаких тебе окон. Тяжелая дверь, черно-зеленая. Пол бетонный, но вряд ли мы в тюрьме, поскольку вытяжка в углу забрана пластиковой решеточкой.

- Что они с тобой сделали? Почему посадили нас в одну камеру? - спросил я. Спина горит, как после мази «Финалгон», но избирательно так, что ли, как будто целая куча царапин на коже.

Сразу Оля перед глазами, и водопад. Все это было очень-очень давно, еще в День Первый, но я вижу это необычайно четко. На мгновение, вместо стен камеры передо мной распустились зеленые листья кустарников, и я услышал шум бегущей из трубы воды.

«Что это у тебя на спине?», - спросила она. А я в шутку ответил, что это, мол, девушки виноваты, впиваются в порыве страсти.

- Не знаю. Я ничего не знаю, - ответил Вениамин, ероша волосы, нарушая тем самым иллюзию. - Да разве это важно? Что ты видел, там? А?

- Где? - нахмурился я.

- Ну... Ты видел ЕЕ?

- Как понять?.. - нахмурил я брови.

- Какие сны тебе снятся? - в лоб спросил Вениамин. Глаза у него бегали, то и дело обшаривали камеру, каждый уголок. Он облизнул сухие губы - язык мелькнул как у змеи.

- Ты ведь сейчас не рисуешь. Значит, подсознание должно давать тебе картинки.

- В смысле?

- Твое подсознание выливается в рисунки, а ты брался за карандаш уже долго. Ты видел, чем все это закончится?

- Н-нет.

- Знак у тебя на спине. Он горит. - Веня сказал скорее утвердительно. И снова стал мерять цементный пол широкими шагами. Потом зарыл пятерни в седую шевелюру: - Ты можешь повлиять на это. Ты должен рисовать, это твое оружие. Знак на спине...

- Вень, прекрати... У тебя не болит...

- У меня все болит, - он показал крепкие зубы. Не желтые, а как будто тоже, с налетом пепла. - Кроме головы. И мозг работает четко. Знаешь, почти все предсказатели - шарлатаны. Они поют свою песню, а потом притягивают произошедшие события за уши. С тобой все иначе. Ты можешь моделировать события.

- У меня, правда, горит спина, - осторожно ответил я, и тоже облизал губы. В горле как-то вдруг сухо стало. В последний раз я пил дожедевую воду, сладковатую, с химическим привкусом, когда нас вытащили из грузовиков, и выстроили вдоль дороги. Тогда, когда застрелили «туберкулезника». - Откуда ты знаешь, что этот знак... горит?

- Ты на животе лежал, - дернул плечом Вениамин. - Майка задралась, да и... честно, заинтересовался я. Извини, - он отвел взгляд.

От этого я совсем уж почувстовал себя не в своей тарелке. Веня, конечно, нормальный мужик, башковитый. Но он что, рассматривал меня, пока я был в отключке?

- Они проступили четче, линии узора стали рельефными, - продолжал он. - И добавились новые. Я смог прочесть символ «в отражении - сила», но это сложно, потому что линии можно трактовать по-разному ,а я не такой уж знаток, - он стер крупные капли пота со лба. - И еще: «самое дорогое отдай врагу».

- Немного же там смысла, в этих узорах, - только и сказал я. - Вот дураки люди, а? Убивают зачем-то друг друга. А всего и надо, что оторвать у себя самое дорогое. Кстати, для большинства мужиков, самое дорогое это пенис. А вот...

- НЕ ПАЯСНИЧАЙ! - взревел Веня. И тогда я понял, что не в своей тарелке как раз ВЕНЯ. Крыша поехала.

Я всегда называл вещи своими именами.

- Вовсе и не шучу. Какому врагу? Что я должен отдать? Какое отражение?

- Ты должен взять самое ценное, что у тебя есть и отдать врагу. Ты должен использовать отражение... Ты рисуешь. Вот! - он сунул руку в карман, и я почему-то подумал, что он сейчас вытащит оттуда змею или гранату, или дохлую крысу. Но нет - он вытащил карандаш. Обычный, желтый, с розовой стеркой на конце.