Матерятся все?! Роль брани в истории мировой цивилизации - [28]

Правильно ли называть это слово в устах крестьянина вульгаризмом? Слово «вульгаризм» имеет отрицательный оттенок значения, это что-то неприятное, нежелательное. Но вот одна пожилая крестьянка предостерегла автора этих строк, с которым была хорошо знакома и даже, можно сказать, дружна: «Тут вода на лавке пролита, не замочи жопу-то!» Хотела ли она автора оскорбить, обидеть, унизить? Разумеется, нет. Но тогда какой же это вульгаризм в её устах? Это чисто нейтральное слово, основное средство общения, ничуть не хуже, скажем, детского «попа», протокольного «ягодицы», просторечного «задница» или давно вышедшего из употребления греческого «афедрон».

Точно то же можно повторить об употреблении слов, в литературном языке обозначающих части тела животного: «брюхо» или «морда». Они приобретают инвективный характер, только когда в конфликтной ситуации их сознательно относят к человеку, то есть в этом отношении уподобляют его животному.

Никогда не следует забывать, что взгляд лингвиста на просторечие – это взгляд извне.

Разумеется, не стоит исключать и ситуации, когда носители просторечия используют те же слова с целью именно нанести оппоненту психологический урон. Тогда та же «жопа» приобретает дополнительный унижающий смысл.

При всём при этом речь может содержать и лексику совсем другого порядка, направленную на сознательное ниспровержение этических ценностей другой социальной группы. В речи более образованных слоёв общества это могут быть, например, уничижительные названия «низших» слоёв типа «деревенщина». История языка и общества знает много слов, первоначально нейтральных, обозначающих просто тот или иной класс или социальную подгруппу, но в силу презрительного отношения со стороны высших слоёв превратившихся в оскорбления. Таковы, например, русское прилагательное «подлый», первоначально обозначавшее просто «низший», польское «chlop» («мужик, крестьянин»), превратившееся в русском употреблении в презрительное «холоп», английские «knave» и «villain», первоначально обозначавшие слугу и крестьянина, а позже оба – негодяя, и многие другие.

«От такого слышу!»

До сих пор мы главным образом рассматривали бранный обмен с позиций ругателя. Но ведь совершенно очевидно, что позиция оппонента никак не менее важна. В случае возникновения конфликта наступающая сторона стремится к разрешению этого конфликта за счёт моральной победы над адресатом. Если эта победа удаётся, конфликт разрешается для атакующего, но никоим образом – для атакованного.

Более того, будучи разрешённым с одного конца – атакующего, – конфликт даже усиливается с другого конца – конца адресата. В результате борьба на следующем этапе нередко, так сказать, просто меняет знаки и вспыхивает снова, порой усиливаясь. Но теперь в качестве наступающей стороны выступает бывший адресат, чья роль теперь – погашение эмоциональной атаки бывшего агрессора, её нейтрализация. Речь идёт о реакции типа «Сам такой!», «На себя погляди!», «От такого слышу!» и так далее. В английском варианте: You’re a fool! – You’re another!

Следующий обмен двух «зэчек» зафиксирован русским информантом, бывшим заключённым:

– Ах ты, блядь!

– Ты сама блядь, у проститутки за полтинник в долг сделанная!

В такой ситуации не исключаются остроумные парирования, ловкие ходы и прочее. Вот пример из пьесы Э. Ростана в переводе Т. А. Щепкиной-Куперник:

Вальвер: Мошенник, негодяй, бездельник, плут, дурак!

Сирано (снимая шляпу и кланяясь, как если бы виконт представил ему себя): Вот как? Рад вас узнать: а я де Бержерак, Савиний Сирано-Эркюль!

Теоретически такая смена ролей может продолжаться бесконечно. Стало быть, она ведёт не к разрешению конфликта, а к его постоянному пульсированию с возможным усилением пульсации с каждой сменой ролей.

Из сказанного очевидно, что эмоции говорящего и слушающего будут обязательно несовпадающими. Оскорбляющий испытывает гнев, презрение, чувство превосходства – порознь или все разом, – а предполагает вызвать в объекте оскорбления чувство вины, унижения, стыда, страха и так далее.

А со стороны оскорбляемого эмоции, естественно, будут совсем другими. Одно и то же обращение, адресованное разным людям и в разных ситуациях, может произвести самый разный эффект, вплоть до противоположного. Всё может зависеть от особенностей оскорбляемого, его социальных, возрастных, половых, религиозных и прочих особенностей. Даже один и тот же человек в разное время может воспринять один и тот же текст по-разному.

В плане восприятия полезно различать убедительность и эффективность сказанного. Дело в том, что они необязательно совпадают. Многое зависит от установки адресата, который решает, какую информацию он воспримет, а какую опустит. При панибратском отношении инвективная насыщенность воспринимается облегчённо и не обязательно слишком убедительно. То есть здесь действует так называемый критерий существенности. Иной раз слово, до сих пор звучащее оскорбительно, может быть воспринято чуть ли не как комплимент. Сравним у А. Блока:

Да, скифы мы, да, азиаты – мы

С раскосыми и жадными очами!

Писатель Варлам Шаламов, с его жутким тюремным опытом, рассказывает об истории возникновения воровской клички «сука»: