Матерятся все?! Роль брани в истории мировой цивилизации - [29]

Название «суки», хоть и неточно отражающее существо дела и терминологически неверное, привилось сразу. Как ни пытались вожди нового закона протестовать против обидной клички, удачного, подходящего слова не нашлось, и под этим названием они вошли в официальную переписку и очень скоро и сами они стали себя называть «суками».

А вот цитата из книги С. Снегова «Язык, который ненавидит»:

Когда нашего коменданта зарезали чесноки (воры в законе. – В.Ж.) и мы подбежали к нему, он прохрипел на последнем дыхании: «Передайте нашим – умираю как честный сука».

О смысле смысла

Какая инвектива производит большее впечатление: та, где обвинение оппонента основывается на реальных фактах, или та, буквальный смысл которой заведомо игнорируется обоими участниками разговора?

Другими словами, что оскорбительнее: назвать «выблядком» человека с действительно сомнительным происхождением или того, чья родословная безупречна, но кто просто вызывает негативные эмоции? В тех подгруппах, где резкая и вульгарная инвектива – распространённое оружие, оскорбительная констатация реального факта произведёт меньшее впечатление: надо думать, рождённый вне брака человек мог слышать это в свой адрес не один раз и морально готов к повторению. Подобным же образом в местах лишения свободы презираемый пассивный гомосексуал воспримет соответствующее обвинение намного покорнее, чем человек, к которому оно не имеет буквального отношения. В последнем случае даже намёк на такую особенность человека может иметь кровавый исход.

Напротив, в той подгруппе, где вульгарные инвективы редки и предпочитаются более утончённые вербальные средства, обращение к грубой бессмысленной брани может привести разве что к потере лица бранящегося и не произвести желаемого эффекта. В то время как реальный, болезненно переживаемый недостаток (осуждаемое происхождение, физический недостаток и тому подобное) способны вызвать очень резкую реакцию.

Английское слово «Cat!» («кошка»), обращённое к женщине, сохраняет отрицательные оттенки отношения к этому животному и поэтому звучит очень обидно, даже хуже, чем «Swine!» («свинья»). Обращённое же к мужчине, «Cat!» воспринимается гораздо мягче, нередко и просто положительно (вероятно, что-нибудь вроде русского «мачо»). «Pig!» («свинья») по-английски звучит очень грубо, независимо от пола адресата, потому что здесь проступает отношение к свинье как к грязному и похотливому животному. Русское «Жеребец!» в адрес мужчины может звучать даже комплиментарно, особенно если имеются в виду его сексуальные возможности, но «Кобель!», пожалуй, будет восприниматься только поносительно. «Кобыла!» и тем более «Сука!» в адрес женщины комплиментом не могут стать ни под каким видом.

Однако не следует забывать, что некоторые инвективы носят исключительно оскорбительный характер, вовсе не обладая образностью. Старое образное значение может выветриться, но вместо него может появиться другое, усиливающее впечатление за счёт нарушения очень сильного табу.

Иногда усиление воздействия инвективы происходит просто за счёт декларации вражды. Для такой декларации не имеет значения буквальный смысл предъявляемого обвинения. В таком случае любая инвектива означает только «Я тебя ненавижу!».

Можно объяснить подобное словоупотребление его происхождением из ранней детской и подростковой стадии усвоения бранного языка, когда буквальное значение ещё не анализируется. Прекрасно усваивается функция бранного слова, но не прямой смысл, ещё не доступный ребёнку или подростку. Сравните детское «Дурак!» в адрес любого не понравившегося человека, абсолютно безотносительно к его умственным способностям. Вот яркие примеры, зафиксированные в адрес европейца или вообще человека с европейскими чертами лица у детей Самоа: «У тебя глаза, как у китайца!» или оскорбления детьми друг друга: «А твоя мать ест китайских тараканов!».

Люди и звери

Выше уже вскользь отмечалось, что истоки инвективного общения следует искать в предыстории человеческого общества, то есть в животном мире.

Разумеется, проводить прямые аналогии между соответствующим поведением человека и животных было бы неосторожно. Однако и пренебрегать ими вряд ли разумно. Вот что пишет известный русской этолог Н. А. Тих:

Людям, проявляющим чрезмерную осторожность в этом плане, хочется сказать: конечно, обезьяна – ни в коем случае не человек, но человек-то всё-таки обезьяна. […] У обезьян, несомненно, есть всё то, что в дальнейшей эволюции может привести к реальному появлению этих свойств у человека.

С этим заявлением нельзя не согласиться. Сходство поведения человека и высших животных помогает объяснить некоторые тайные человеческие желания, фантазии и сновидения, невротические и психологические отклонения и так далее.

Легче всего параллели «человек – животное» обнаруживаются, когда речь идёт об угрозах животных друг другу во время образования брачных пар. Такие угрозы чрезвычайно напоминают инвективную агрессию человека с целью снижения статуса оппонента. Общеизвестны так называемые «сражения» самцов животных самых разнообразных видов, заключающихся главным образом во взаимных угрозах с помощью средств, находящихся в распоряжении данного вида: птицы взъерошивают перья, аквариумные рыбки меняют цвет, животные стучат лапами, молотят хвостами, направляют рога на противника и, конечно, издают угрожающие звуки. Важно, что за всем этим часто не следует серьёзной атаки, имеющей в виду членовредительство: в результате простой демонстрации силы более слабый противник видит преимущества оппонента и благоразумно удаляется.