Материнский кров - [81]

Километров шесть Ульяна шла по трамвайным путям мимо пашковских хат, крытых черепицей и железом. Думала о ночном разговоре с Настей и поначалу не корила ни ее, ни Тимка Лабунина, наоборот, была благодарна обоим. Митю Настя приняла в Пашковке хорошо, а Тимко взял в свою семью за старшего сына, да жил ведь бывший зять в лихом месте: кругом степь, случись что, ни самому не спастись, ни людей на помощь позвать. Настя вернулась от брата живой-здоровой и вагу добрую зерна приволочила в свою хату, но с Митей, с сыночком, вышло не так, ой не так, знала бы — где-нибудь в своей станице сховала от полицаев, ближе к очам, ближе и к сердцу: что сама на огляд не взяла, про то добры люди расскажут, а там серы волки морды об стекла окон чухают, а вороги ще похлеще тех волков. Румыны на конях подскочили, на детвору — шашками, на Митю: «Партизан?» Тимко отбил до себя хлопца, так румыны посуду давай из хаты таскать и в подсумы около седла запихувать. В станицу переехали — там немцы до Мити: кто такой? Тут Елька Алехова, дай бог ей здоровья, за Митю взялась биться: «То мой сын! Сын мой, и все!» А самой двадцать четыре года. И поверили ж, отступились и немцы…

Ульяна шла и разговаривала вслух. Никто ей не мешал говорить с собой, держать перед глазами сына; трамвайный путь был прямым, тоже не отвлекал ее. Слова тоже подбирались легко, будто шпалы впереди выстеливались под ногами.

«Поехали Митя и Тимко в бригаду добрать на подводу остатки домашнего добра, заночували, а тут русские разведчики и вышли из степи на свет в ихнем оконце. Митя давай проситься к ним в группу: «Взрывник я, возьмите в пригоду», те и свели от Тимка хлопца». — «Справным парубком уходил сынок в солдаты, а теперь лежит с перебитой ножкой, на госпитальной койке матуську ждет».

Город был в этот ранний час тусклым, всюду виднелись развалины, редкие фигуры горожан двигались между развалин вяло, будто тени деревьев, голые ветки которых раскачивал сквозящий вдоль улиц ветер. Центральная больница оказалась разрушенной, таблички с номерами домов и названиями улиц были во многих случаях сорваны, на их месте выделялись на стенах светлые или темные пятна.

Ульяна проходила квартал за кварталом, от дома к дому и не могла найти госпиталь, пока не увидела в одном месте, как со двора выехала подвода, за ней шло четверо солдат, а возница почему-то не сидел на передке — с вожжами в руках шел с подводой рядом. Она уже хотела окликнуть солдат, как справа оказался тот самый двор, откуда выехала подвода, и через него двое санитаров в армейских шапках несли носилки, накрытые простыней. Санитары скрылись в дверях двухскатного, камышом крытого погреба, но быстро вышли назад с пустыми уже носилками.

«Тут Митин госпиталь и есть», — смекнула Ульяна и пошла к главному входу одноэтажного здания, стоящего буквой «п» в глубине двора, в обоих крыльях дома тоже было по входу с высоким каменным крыльцом.

В вестибюле ее остановила женщина в шинели и в шапке со звездочкой:

— Гражданочка, сюда посторонним входить нельзя.

— Сын записку из госпиталя прислал. Может, он тут лежит? Шаумяна улица ж… Санитары военни, а не нянечки…

— Все верно: и насчет улицы и какие у нас санитары, а пропустить вас в палаты я не имею права. Запрещены посещения в такое раннее время. Выйдите, гражданка, на улицу и там ждите, когда разрешат допуск посетителей к ранбольным.

— Я ж весь день вчера бегла от станицы, за ночь глаза ни одного не заплющила…

Ульяна с надеждой заглядывала в глаза вахтерши. Та окинула ее оценивающим взглядом.

— А как фамилия вашего сына?

— Полукаренко. А звать Митей. Сам дужий на вырост, а с лица белявесенький, — сказала Ульяна привычным набором сыновых примет. Добавила: — В ногу поранетый… Кажись, под Абинкою.

— Помню, помню, — оживилась вахтерша. — Я ж Митю и привезла из-под Абинки. Живой Митя. Крови потерял, правда, много, но рана у Мити не опасная. Так вы, значит, Митина мама? Он очень ждет вас. Как вы узнали? Он вам записку послал и вы так быстро ее получили и сразу сюда бегом? Или городские родичи вам сообщили? Я ж до Митиной тетки бегала с его запиской…

Вахтерше было около сорока лет. Ульяна быстро почувствовала себя равной с ней, тоже стала задавать ей вопросы, они разговорились, раненый Митя сблизил обеих.

Попутно вахтерша рассказывала и о своем сыне («Убили Юрочку, прошлым летом убили под Ростовом. Из десятого класса Юрочка ушел в окопы, надо найти обязательно Юрочкину могилку…»), а Ульяна выжидала в разговоре удобный момент, когда можно от слов уже перейти к делу, хоть издали посмотреть на сыночка пусть разрешит ей Клава или скажет, в какой палате Митя лежит сейчас. Но Клава придерживала ее около себя, ей наскучило ночное дежурство, приморило, а разговор материнский взбодрил, и она посвящала Ульяну в женские хлопоты фронтовой санитарии и вообще в обстановку, какая была в эти дни на близком фронте. Наступление приостановилось, нашим войскам никак не удается полностью очистить от немцев всю Кубань, те укрепились, создали вдоль приазовских станиц Голубую линию. Сбить немецкую оборону очень трудно, в боях наши части несут большие потери, все госпитали переполнены ранеными красноармейцами, а с фронта везут все новых и новых, нуждающихся в госпитализации…