Материалы биографии - [3]

В эту пору палитра художника начинает подчиняться монохромной сумеречноохристой тональности. Штейнберг пишет портреты друзей, создает первые сюжетные композиции: «Дворник», «Продавец цветов», «Татарская свадьба», «Ты не получишь воздаянья» и т.п. В персонажах работ этого времени проглядывает некоторое внешнее сходство с автором, отчетливо читается романтизация собственного образа жизни. Как некий эпатажный жест рождается серия белых абстракций, выполненных нитрокраской с густой фактурной поверхностью, вскоре уничтоженных самим художником. Не имея денег на холсты и подрамники, Эдик много работает на бумаге (тушью, акварелью, карандашом). Работы этого периода он в основном раздаривает друзьям, лишь некоторые из них сохранялись в мастерской.

Весной 1962 года известие из Тарусы о смерти Марьи Ивановны, вдовы замученного в 1920-х годах священника, вносит новый мотив в творчество Штейнберга. Эта смерть рождает для него идею воскресения, идею временного и вечного. С одной стороны, погружение в мир поэзии и жизни Блока, с другой – реальная смерть близкого человека высокой веры, доброты и жертвенности открывают художнику смысл женского архетипа как субстанции духовной красоты. Женская фигура, горизонтально распластанная на пейзаже в работах художника этого периода, неосознанно повторяла композиции древних плащаниц Богородицы, а музыкально-ритмическое ощущение некоего вселенского ландшафта делало картины Штейнберга созвучными символическим полотнам Врубеля и Борисова-Мусатова, закончившего свою жизнь в Тарусе.

В то время как художника все более манит к себе мир вечных смыслов, жизнь его протекает далеко не безоблачно. Дважды его привлекают к суду за «тунеядство». Он устраивается на работу то ночным сторожем, то вахтером и, наконец, рабочим в Суриковский институт. 3десь у него появляется возможность подбирать старые кривые подрамники и закрашенные холсты, которые он отмачивает, отстирывает и пускает в работу. Иного способа иметь их не предвиделось. В связи с разгромом Н. Хрущевым выставки в Манеже зимой 1962 года художник лишается и последней надежды на единожды возникшую жалкую помощь от молодежной секции МОСХа.

В 1964 году родители Эдика перебираются в Москву, и художник практически лишается места для занятий живописью. В результате длительного обмена он получает шестиметровую каморку в огромной коммунальной квартире. Здесь он продолжает работать с тем же фанатизмом. В этом мини-ателье у Штейнберга начинают бывать старшие представители московского «подполья» – В. Вейсберг, О. Рабин, Ю. Соостер, – признавая в нем младшего собрата и единомышленника. «Диплом» на законное пребывание в «подполье» ему выдает собиратель М. Шагала, В. Кандинского и К. Малевича – Георгий Дионисович Костаки, приобретая две его работы.

К 1965 году палитра художника начинает заметно высветляться и приближаться к пастельной. Переливающаяся перламутровая поверхность холста, его подвижное вибрирующее поле обволакивают странные органические формы: камни, раковины, черепа, силуэт мертвой птицы, рыбы. Эти формы мыслились художником как знаки или идеи, напоминающие о вечности. Среди них художник находит свой собственный мир, в котором он начинает естественно дышать и работать.

В начале 1966 года Эдик переезжает ко мне в однокомнатную квартиру у метро «Аэропорт». В этот период происходит знаменательное для творчества и биографии Штейнберга знакомство с чешским искусствоведом Индрихом Халупецким и большой группой его коллег, впервые обративших серьезное внимание на русскую школу «подпольных» художников. Между Эдиком и Халупецким завязывается переписка. Письма чешского критика для его московского адресата в ситуации социальной депрессии являлись не только голосом надежды, но и стимулом к творчеству.

В 1967 году, начав сотрудничать с журналом «Знание – сила», Эдик вступает в Горком графиков. Это дает ему возможность быть застрахованным от очередного обвинения в тунеядстве. В том же году вместе с Оскаром Рабиным, в составе двенадцати художников, он принимает участие в выставке в клубе «Дружба» на шоссе Энтузиастов. Выставка художников «подполья» стала сенсацией, она просуществовала два часа и была закрыта на глазах у тысячной толпы.

Работы участников выставки вызвали интерес у иностранных дипломатов и журналистов, аккредитованных в Москве. Таким образом были куплены несколько программных холстов и у Эдика, разумеется, за малые деньги. Однако этот материально соблазнительный по тем временам, но губительный для творчества период в биографии Штейнберга продлился не более года. Художник почувствовал унизительность подобных отношений и прервал завязавшиеся контакты, довольствуясь лишь редкими, случайными продажами.

Осенью 1968 года у него появляется спасительная возможность попробовать свои силы в качестве художника кукольного театра. Оформив четыре спектакля, болезненно разрываясь между театром и живописью, он оставляет и театр.

В конце 60-х годов просыпается осознанный интерес Штейнберга к русской религиозной философии – трудам В. Соловьева, С. Булгакова, Н. Бердяева, П. Флоренского… Он принимает крещение и почти полностью порывает с теми, с кем плотно общался в предыдущее десятилетие. В это же время завязывается его дружба с религиозным философом Евгением Шифферсом, который расшифровывает Штейнбергу архетипические формулы его образной системы. В 1973 году Шифферс пишет статью «Идеографический язык Эдуарда Штейнберга». Через книгу Бердяева «Новое средневековье» художник вступает в творческий диалог с Казимиром Малевичем. Малевичу, художнику «ночи», он противопоставляет себя, художника «дня».