Математик - [64]

За обедом он не смог впихнуть в себя ни кусочка. В столовой Карнаухов устроил сеанс связи со всеми лагерями, расположенными на горе. Так Максим узнал, что Барни находится во втором лагере и вместе со всеми ждет погоды для дальнейшего продвижения к седловине.

Он вернулся в палатку и стал бороться с желанием выпить всю валерьянку залпом.

От беспомощности он ночью думал о математике, пытался формулировать и решать несложные леммы, вспоминал олимпиадные задачки времен своей юности и наконец довел свое сознание до спокойно пульсирующего состояния, когда оно сосредоточилось на сущностях абстрактных. Хоть они и были непосредственно связаны образным рядом с горами, но все же менее пугающими, менее осязаемыми.

К утру страх чуть отпустил, и ему удалось поспать.

В полдень с Хана спустились швейцарцы, которые все эти дни упорно штурмовали вершину, но повернули с шести с половиной тысяч, и теперь в столовой устроили попойку в ознаменование неуспеха, который предпочли счесть за достижение. Разговоры о дурной погоде, о разящем ветре, о легких обморожениях, которые ни в коем случае нельзя растирать…

Макс слушал и представлял себе, что он будет делать, когда его на горе охватит страх.

Погода внизу стояла снежная, наверху было не слаще: сеанс радиосвязи сообщил, что Барни намерен выйти из второго лагеря и засесть в пещере на седловине, чтобы выждать момент для штурма вершины.

В столовой многие интересовались, почему Максим не на горе. Он отвечал, что подвернул ступню и после не забывал приволакивать ногу.

Утром Карнаухов перед сеансом радиосвязи подвел итог: половина лагеря внизу, половина рассредоточена по верхним лагерям и седловине. Канадцы готовы штурмовать вершину. Американцы, французы и итальянцы населяют второй лагерь. Барни сообщил, что, невзирая на погоду, намерен выступить сегодня к седловине. Карнаухов рекомендовал не выходить в одиночку.

Большую часть дневного времени Макс проводил на одном из белых пластиковых кресел, установленных среди камней перед столовой. Обращены они были к Хан-Тенгри, и вид горы красноречиво заменял паузы в разговорах о том, когда закончится непогода.

Выход на седловину затруднен необходимостью преодоления пика Чапаева. На это уходит весь день, и маршрут очень чувствителен к состоянию погоды. Сидение в пещере на высоте некомфортно — вряд ли кому понравится несколько суток провести в ледовом карцере, когда снаружи беспросветно бушует буря, носа не высунешь. Причем для застрявших на седловине нет никакой возможности спуститься временно во второй лагерь, — купол Чапаева представляет собой труднопроходимое препятствие. Вот отчего на седловине сидят до последнего, пока не закончатся силы, физические или душевные. Корейцы на прошлой неделе ретировались с седловины после двух неудачных попыток восхождения.

Вечером пришло сообщение, что наверху погода окончательно разбушевалась. В базовом лагере ветер хлестал мокрым снегом. Тем не менее Барни с канадцами вышел на купол, но еще не отозвался с седловины. Как такового общего лагеря там нет — группы вразброс копают пещеры или занимают уже прежде выкопанные.

На следующее утро Барни на связь не вышел, а канадцы сообщили, что вернулись во второй лагерь, в то время как Барни принял решение спуститься на седловину. У Карнаухова, в отличие от Макса, это сообщение не вызвало большого беспокойства. Он объяснил: в одиночку вырыть пещеру большого умения не нужно, и Барни легко мог так поступить и завалиться на ночевку.

К обеду Максим был уже в первом лагере. Здесь он переговорил с британцами. Они верили, что к завтрашнему дню погода наладится.

Максим приготовил себе обед и лег передохнуть. Он прислушивался к порывам ветра, секущим палатку, и думал о том, почему Барни в одиночку полез на рожон.

Погода не прояснилась, и Максим после обеда так и не решился выйти во второй лагерь. Он отправился с утра и с облегчением заметил, что со склона сдуло свежий снег и теперь не надо тропить. Вскоре он оказался у первой скальной ступени. Здесь он встретил поляков, которые вчера ретировались с седловины. Он расспросил их о Барни, но поляки его не видели.

Во второй лагерь Максим приполз только к вечеру. Не успел отлежаться, как вскочил готовить ужин. На закате наступило затишье, и Максим прогулялся по лагерю, полному альпинистов, ушедших с седловины.

Ночью Макс подскочил оттого, что ему во сне Барни разломил о голову огромный глобус, из которого полилась огненная лава. Ветер трепал палатку. Он снова было задремал, думая, что надо учиться спать сквозь страх. К утру его стошнило от ужаса или от высоты, он не мог уже понять, так мучительно ему было думать о себе. Еле выполз, еле заполз обратно. На рассвете он откинулся в дрему, и привиделось ему, что все те альпинисты, что замерзли когда-то в горах, потихоньку освобождаются от ледового плена и, подобно ожившим статуям, собираются вокруг высоченного костра, у которого отогреваются и выступают к вершине.

Он вспомнил историю о том, как трое из группы великого Шеклтона, шедшие в связке сквозь снежную бурю за помощью через перевал, потом вспоминали, что видели четвертого человека в их связке. Кто это был? Ангел?