Математик - [62]

Максим еле добрел до палатки, возле которой валялся на пенке Барни, и рухнул в снег.

В эту ночь Барни долго не мог заснуть и мучил Макса нежданными рассуждениями о том, что приключается с душой после смерти. Что-то потихоньку стало происходить с Барни в горах. Днем он казался беззаботным, бодрым и самостоятельным, однако под вечер становилось заметно, что и на него по-своему действует высота.

— Как ты думаешь, что искал Кроули в горах? Разве не Шамбалу? А может, Абалакова как раз за это и убили, из-за тайного знания входа в Шамбалу? — вдруг спросил Барни, оторвавшись от камеры, на экране которой отсматривал снятый за день материал. — А вдруг душа без тела беспомощна, как сознание парализованного? Что если она просто дремлет и тоскует… где-то под землей, или вокруг пепла в застенке… Ты как бы хотел, чтобы тебя похоронили? — спрашивал Барни, и Макс мучился ответом, а тот все не успокаивался: — Вот ты говоришь: «Проберутся кости под землей к Иерусалиму, чтобы воскреснуть». А как же быть с теми, кого предали кремации? Разве они не воскреснут? Мою бабушку кремировали. Когда она умирала, я держал ее за руку. Она меня воспитала. И что — теперь я больше ее никогда не увижу? Зачем для воскрешения непременно нужно сохранение костей?..

Макс не был в силах вступать с ним в разговор. Ему своей привычной мысли хватало: куда делась математика? Он снова и снова вспоминал отрывок из писаний древних мудрецов, который цитировал в одном своем трактате Кроули: «Когда, путешествуя по высшим мирам, вы увидите скалы прозрачного мрамора, похожего на воду, то не кричите: „Вода! Вода!“. Если вам кажется, что вот она — живительная влага, вот оно — спасение, необходимо быть осторожным, ибо может быть, что перед вами не живительная влага, а просто скалы прозрачного мрамора — камня, о который можно разбиться, но пить его невозможно».

На вершинах, думал Максим, мы оказываемся в высшей точке жизненных сил и, следовательно, очень близко к смерти. Максим всегда сожалел, что в тех областях математики, где он достиг наивысших достижений, никто толком не бывал, они казались ему населенными ангелами, духами — чистыми и нечистыми, и он в этой точке одиночества ощущал странное мистическое чувство.

В полдень солнце лупило в упор, поджигая вокруг снега — нестерпимо глазам. Макс набросил на тамбур спальник и спрятался под ним. В три часа пополудни с пика Чапаева спустился, шатаясь, какой-то человек — коренастый, весь обгоревший, обмороженный, его бородатое лицо было покрыто лохмотьями кожи. Он сел на рюкзак и долго не мог выговорить ни слова, одну за другой принимая от Макса кружки с кипятком. Наконец махнул рукой и вымолвил:

— Не далась. Погода не пустила. Буря замордовала. Четверо суток нос из пещеры не показывал. Сегодня рыпнулся с утра, да кишка тонка. Не моя година.

Оказалось, это Белолобов — опытный альпинист из Карачаево-Черкессии, о котором Макс слышал в базовом лагере: Белолобов первым в этом сезоне штурмовал Хан-Тенгри.

Максим посмотрел на вершину, окутанную туманными вихрями, облачными струями — и ему стало понятно, что до нее еще необычайно далеко, что там наверху своя особая, отдельная работа ветра и непогоды, непознаваемая жуть; что близость вершины только кажущаяся, как иногда кажется близкой вставшая над горизонтом крупная луна.

— Откуда вы, ребята? — спросил Белолобов Барни.

— Из Америки.

— Эх-ма, не гора — война, — снова вздохнул альпинист. Он еще посидел немного и потихоньку, на поджатых ногах, как-то по-стариковски, но в то же время очень ловко, проворно — почти бегом стал спускаться вниз.

Скоро вернулись и оторвавшиеся вчера британцы. Передвигаясь так, будто несли на своих плечах по человеческому телу, они передохнули, выпили чаю, наскоро собрали палатку и двинулись вниз.

Длинный день завершился симфонией титанического заката, опалившего пик Чапаева, окрасившего вершину Хана и залившего снежно-ледовые окрестные поля, по кайме которых протянулись долгие синие тени.

Барни улегся спать в палатке канадцев, которые ушли на седловину, а Максим набрался до отказа чаю со сгущенкой и тревожно заснул. Сон ему дался тяжко — наутро он едва мог пошевелиться из-за головной боли. За ночь намело, он вылез из палатки, погружая руки в сухой колючий снег. Голый по пояс Барни делал зарядку. Нагибался, мельницей махал руками и приседал.

Макс посмотрел на вершину — почти вся она была сокрыта снежной мглой.

— Пойдем? — спросил Барни, кивнув вверх на помрачневший пик Чапаева.

— Я сегодня не ходок, башка раскалывается. Буду спускаться, — сказал Макс.

— А я сбегаю, пожалуй.

Макс стал кипятить чай. Пока возился с горелкой, Барни передумал:

— Там снегу намело, по целине я не решусь.

— Ну и правильно.

Барни прихватил с собой рюкзак Максима и на спуске снова скоро исчез из виду.

По пути Макса нагнал Белолобов, и они вместе не спеша спустились на базу.

В столовой послушать Белолобова собрались почти все обитатели лагеря. Он дал отчет о попытке восхождения, подвел итог:

— Наверху погоду ловить надо. У кого терпеж есть — тот и в дамках.

В столовой, где прибавилось новых лиц — за время отсутствия Макса и Барни в лагерь были доставлены новые клиенты, — шумно обсуждался рассказ Белолобова. Сам герой внимательно поглощал третью порцию обеда. И потом долго сидел над чаем, давая отрывистые комментарии.