Математические досуги - [22]
но устало.
Не нужна эта ночь,
этот запах и ложь -
все, что ношей на сердце
упало.
Этой ноши не снять,
рук мне не разогнуть,
не расправить мне тела
спокойно.
Пахнет палым листом,
пахнет прелой травой.
Сердце…сердце… довольно…
Довольно!
Эпизод 9.
В этот период — между женитьбой моего студента и окончанием школы — я и познакомилась с математиком, не исключено, что его появление в моей жизни помогло мне справиться с собой, своими бедами и своим здоровьем.
Несмотря на то, что я проболела весь десятый класс, медаль я получила, и уехала в Москву, где вскоре стала студенткой одного из технических ВУЗов.
Но учеба не слишком меня занимала: институт был не тот, где мне хотелось бы учиться — я поступила в него от отчаяния, чтобы не возвращаться домой к вечным упрекам родителей по поводу моей никчемности и злорадству знавших меня посторонних людей. В мой институт я не поступила — не добрала баллов, и еле-еле успела перескочить в этот, второразрядный, который был менее категоричен в своем отборе.
Пережитая драма и целый год болезни тоже давали себя знать. Я была апатична, быстро уставала, непривычный холод удручал и делал меня малоподвижной, да и одета я была не по здешнему климату.
Воспоминания мучали меня, не давали покоя, и я, чтобы избавиться от них, затеяла и пережила несколько романов, ничего не давших мне — ни успокоения, ни радости, ни веселья.
Сначала был генеральский сын, москвич, дипломник. Он передал через моих соседок по комнате, его однокурсниц, что хотел бы встретиться со мной. Мы и встретились пару раз, ходили в кино, кафе. Но он так нервничал рядом со мной, так терялся и просительно заглядывал в глаза, что на третье свидание я просто не пошла, тем более, что появился новый воздыхатель — сын дипломата работавшего в Италии.
Я так и не поняла, что было нужно этому мальчику в нашем институте, из которого даже москвичей распределяли в очень далекие края, настолько он был зависим от отрасли и настолько в Москве не было работы по этому профилю. Видно, очень уж ничтожные способности к учебе проявил он, если более уютного места для него не нашлось.
С ним тоже ничего не получилось: двадцатилетний ребенок не мог помочь мне ни в чем.
Потом, один за другим, пронеслись сын какого-то киевского жучилы, готовый вести меня в ЗАГС, хоть завтра, и фарцовщик, специализировавшийся на электронике.
Киевлянин пытался соблазнить меня обещанием родителей купить ему квартиру на Крещатике в случае женитьбы. Он умудрился послать им мою фотографию, я заочно понравилась, но меня все эти манипуляции абсолютно не трогали, что бесило его несказанно и, я думаю, подогревало его желание заполучить меня.
Фарцовщика я просто боялась. Боялась его стремления уклониться от любых встреч с милицией — вплоть до того, что он мне однажды не позволил спросить дорогу у милиционера, когда мы ехали на какую-то вечеринку и заблудились. Боялась его денег, наших походов в ресторан. Выдержала я две недели, а потом просто исчезла, благо, мне хватило ума не говорить ему, где я учусь и живу. Из этого знакомства я вынесла слово Грюндиг и желание держаться в рамках закона при любых обстоятельствах.
Успокоение не приходило. Я продолжала метаться в абсолютном одиночестве. Старые друзья все жили в других городах, новые никак друзьями не становились, а может быть, это мое равнодушие, мое неумение отвернуться от прошлого и посмотреть в глаза окружающим меня людям отталкивали их от меня. Я жила в какой-то полупроницаемой оболочке, из которой я могла смотреть, но не видела, могла слушать, но не слышала.
Эта оболочка всегда окружала меня, сколько я себя помню. Я всегда была слегка отстранена от окружающего, слегка, как бы в трансе, как бы не от мира сего. Не исключено, что именно отсюда и проистекало мое непреходящее внутреннее одиночество, которое я ощущала даже в редкие минуты собственного веселья.
Однажды знакомые парни со старшего курса пригласили меня на вечеринку. Вот тоже показательный момент: через месяц учебы у меня была толпа знакомых ребят и всего две-три девочки, а приятельствовала я, и вовсе, с одной.
Придя в комнату, где намечалось веселье, я обнаружила там парня, которого раньше не видела ни в общежитии, ни в институте. Был он не очень высокого роста, но выглядел крепким и накачанным, лицо имел интеллигентное и был в очках, что, конечно же, в моих глазах было неоспоримым достоинством.
В какой-то момент мы оказались рядом, я спросила его, почему не видела его раньше, на что он ответил, что ездил на родину — хоронить маму.
Его слова потрясли меня и заставили по-новому заглянуть в свою душу. То, что я увидела там, мне не понравилось: такие переживания из-за ничтожного предателя были явным преувеличением его сути и значимости в моей жизни. Вот сидит человек с настоящим горем, но держит себя в руках, не пытается изничтожить себя и свою жизнь, не обижает доброжелательно настроенных к нему людей…
Я прониклась сочувствием к нему, даже жалостью, и это спасло меня — я начала выздоравливать.
Недели через две нашего романа девица с третьего курса, ждавшая в кухне, когда закипит ее чайник, сказала мне, стряхивая с сигареты пепел в специальную косервную банку и напустив на себя безразличие:
Так, треху можно не отдавать — некому. Но проблем это не решает, денег все равно нет, цены на корм утром опять подняли…Хорошо, мы с Зайчонком успели вчера поесть. Сегодня на эту трешку можно купить трамвайный билет, да только покупать его негде — не ходят трамваи. Еще жлоб этот мне орал: «Не нажрись!» Я бы и рад…А чего можно было выпить вчера на эту бумажку хилую? Так, ммм, эээээ, ага, вот! Полстакана «краски»! Ну и ну! Это разве ж доза?! А пива? Стакан! Фу,ты, и зачем это я только пиво вспомнил — захотелось, сил нет.
Потом, когда все кончилось, и жизнь пришла в норму, Алла не раз сама себе задавала вопрос, как получилось, что ее невероятная интуиция дала в тот день сбой и не велела ей отказаться от этой поездки. Вероятно переутомление и жара сбили ее здоровые настройки, лишь встряска, пережитая в последующие дни, сумела вернуть их к нормальному уровню — так решила она.
Долго я не могла заснуть, как всегда со мной бывало от избытка впечатлений. Но и заснув, я видела одно и то же: несется по шоссе серая «Волга», хохочут, поют сидящие в ней люди, полощется на ветру газета с сановными портретами. Хрущика сняли. Брежнев вместо него.
В студенческие годы я имела славу человека, который всегда может достать «лишний билетик» в любой театр на любой спектакль. А сейчас еще существует «стрельба» билетов на дефицитные зрелища?
С нею не любят общаться — слишком уж это утомительно. То и дело она что-то поправляет на себе, одергивает, расправляет. Приглаживает волосы, тревожно глядя в глаза собеседнику — это тоже не все переносят. Что за манера — смотреть прямо в глаза, словно в поисках страха или скуки, или неискренности?! Смотрит она при этом искательным взглядом, словно упрашивает о чем-то, молит, но о чем ее мольба, непонятно, да и некогда разбираться. Какие мольбы, о чем вы?! Жизнь несется, скачет, до умоляющих ли взглядов — пусть даже и думаешь о себе потом как о колоде бесчувственной, это быстро проходит, а вот беспокойство которое селит в тебе этот жалкий умоляющий взгляд, это постоянное одергивание и оглаживание одежды, постоянные поиски — неосознанные, разумеется, но все равно раздражающие — зеркала, темного стекла, любой отражающей поверхности, в которой можно было бы увидеть себя и убедиться, что все в порядке, какой-то нарциссизм наоборот — все это безумно утомляет надолго и надолго вселяет тревогу и желание смыться, уйти поскорее и поскорее забыть этот ищущий взгляд, этот торопливый захлебывающийся голос: она знает, что с нею не любят разговаривать, черт возьми, она совсем не глупа при этом своем поведении, она даже знает причину такой нелюбви к ней, но ей, словно все равно, лишь бы только удалось рассказать как можно больше, пока попавшийся и томящийся собеседник еще не ушел, еще стоит здесь, перед нею, озирается тоскливо по сторонам, переминается с ноги на ногу и мямлит что-то вроде «да что вы говорите» и « поразительно».
В литературной культуре, недостаточно знающей собственное прошлое, переполненной банальными и затертыми представлениями, чрезмерно увлеченной неосмысленным настоящим, отважная оригинальность Давенпорта, его эрудиция и историческое воображение неизменно поражают и вдохновляют. Washington Post Рассказы Давенпорта, полные интеллектуальных и эротичных, скрытых и явных поворотов, блистают, точно солнце в ветреный безоблачный день. New York Times Он проклинает прогресс и защищает пользу вечного возвращения со страстью, напоминающей Борхеса… Экзотично, эротично, потрясающе! Los Angeles Times Деликатесы Давенпорта — изысканные, элегантные, нежные — редчайшего типа: это произведения, не имеющие никаких аналогов. Village Voice.
Если бы у каждого человека был световой датчик, то, глядя на Землю с неба, можно было бы увидеть, что с некоторыми людьми мы почему-то все время пересекаемся… Тесс и Гус живут каждый своей жизнью. Они и не подозревают, что уже столько лет ходят рядом друг с другом. Кажется, еще доля секунды — и долгожданная встреча состоится, но судьба снова рвет планы в клочья… Неужели она просто забавляется, играя жизнями людей, и Тесс и Гус так никогда и не встретятся?
События в книге происходят в 80-х годах прошлого столетия, в эпоху, когда Советский цирк по праву считался лучшим в мире. Когда цирковое искусство было любимо и уважаемо, овеяно романтикой путешествий, окружено магией загадочности. В то время цирковые традиции были незыблемыми, манежи опилочными, а люди цирка считались единой семьёй. Вот в этот таинственный мир неожиданно для себя и попадает главный герой повести «Сердце в опилках» Пашка Жарких. Он пришёл сюда, как ему казалось ненадолго, но остался навсегда…В книге ярко и правдиво описываются характеры участников повествования, быт и условия, в которых они жили и трудились, их взаимоотношения, желания и эмоции.
Ольга Брейнингер родилась в Казахстане в 1987 году. Окончила Литературный институт им. А.М. Горького и магистратуру Оксфордского университета. Живет в Бостоне (США), пишет докторскую диссертацию и преподает в Гарвардском университете. Публиковалась в журналах «Октябрь», «Дружба народов», «Новое Литературное обозрение». Дебютный роман «В Советском Союзе не было аддерола» вызвал горячие споры и попал в лонг-листы премий «Национальный бестселлер» и «Большая книга».Героиня романа – молодая женщина родом из СССР, докторант Гарварда, – участвует в «эксперименте века» по программированию личности.
Действие книги известного болгарского прозаика Кирилла Апостолова развивается неторопливо, многопланово. Внимание автора сосредоточено на воссоздании жизни Болгарии шестидесятых годов, когда и в нашей стране, и в братских странах, строящих социализм, наметились черты перестройки.Проблемы, исследуемые писателем, актуальны и сейчас: это и способы управления социалистическим хозяйством, и роль председателя в сельском трудовом коллективе, и поиски нового подхода к решению нравственных проблем.Природа в произведениях К. Апостолова — не пейзажный фон, а та материя, из которой произрастают люди, из которой они черпают силу и красоту.