Мать железного дракона - [4]

— А знаете, Хелен, — со смехом отозвалась вечерняя сестра, — я буду по вам скучать. Второй такой, как вы, на свете нет.

— Да уж. И слава богу. Одной меня более чем достаточно.

Но Эмили уже начала прибираться, и Хелен понимала, что это значит. У нее не было припасено ничего такого особенного, чтобы задержать вечернюю сестру в палате, поэтому выбора не осталось — только правда.

— У меня есть план побега, — сообщила она.

— Неужели?

— Сделаю отсюда ноги. — Хелен выждала, когда Эмили откроет рот, чтобы растолковать, что это совершенно невозможно. — Та книжица на тумбочке — «Тибетская книга мертвых». С примечаниями. Я ее читала. В момент смерти наступает момент свободы. Если цепляться за жизнь. Просто опускаешься по спирали обратно. В сансару. Перерождаешься. И опять все по новой. Но есть то единственное мгновение. Когда можно совершить прыжок в неизвестность. В лучший мир. И я прыгну.

— Не знала, что вы буддистка.

— А я и не буддистка. Опиум для народа. Чушь собачья. Но побег есть побег. Так ведь? Раз уж прислали в тюрьму пирожок с напильником. Плевать, какой этот напильник марки.

— Не совсем вас понимаю.

— Ладно. В этой книжице детально рассказывается. Что происходит с нами после смерти. Больше нигде это не описывают подробно. Ну, допустим, Данте, но бог с ним. Может, им что-то известно. Кто-нибудь восстал из мертвых. Порассказал кой-чего. А монахи записали. И получилась религия. А может, вовсе и не религия. Может, просто голые факты. Подумайте об этом. Стоит об этом…

Но Эмили уже шла к двери. Улыбка, взмах руки, сейчас она исчезнет в прошлом, превратится в тускнеющее воспоминание, легкое сожаление.

— Я могла бы и про вас сделать сериал, — сказала Хелен, только чтобы не остаться без зрителя.

Она действительно могла бы. Хелен знала это наверняка. Больница, обычное место, где самым обыденным образом, какой только можно вообразить, разыгрываются драмы о жизни и смерти. Важные темы, сведенные к маленьким жестам. И в центре всего этого… обычная женщина, исполненная обычной доброты. Такая не осадит террориста, не убедит больного кандидата в президенты изменить политику здравоохранения, не отговорит от самоубийства юную поп-звезду. Но она делает для своих подопечных что может, выходит на ночное дежурство, чтобы подменить подругу, нет, даже не подругу — просто коллегу, которая хочет послушать, как дочка поет в школьном спектакле…

Эмили уже ушла.

Ну и ладно. Продать такой сериал не удалось бы даже Хелен В. Для такой вдумчивой и умной истории просто не нашлось бы аудитории. Может, когда-нибудь в пятидесятых, а сегодня — нет. Сегодня Хелен просто пожалела, что вслух рассказала о плане побега. Облеченный в слова, он казался ненадежным. Да что уж тут деликатничать — глупым. Но ничего другого у нее не было.

— «Я запутался», — сказала она. — Алистер Кроули, первое декабря тысяча девятьсот сорок седьмого года.

Видимо, минул еще один день. Хелен закрыла глаза и позволила темноте унести себя вниз по течению.

Внезапно громко завибрировала машина — та, что время от времени надувала рукава, липучками пристегнутые к ногам Хелен, эти мерзкие рукава сжимались и разжимались, сначала на правой ноге, потом на левой, имитируя нагрузку при ходьбе. Штукенция вроде как не давала крови застаиваться, но включалась она ровно тогда, когда Хелен удавалось наконец о ней забыть. Наверно, Хелен спала. Кто-то насвистывал.

— С добрым утречком, красотка. Какой чудесный денек. Приятно же в такой денек быть живой? — Дневной медбрат принялся отстегивать и пристегивать прозрачные мешки. Потом провернул фокус с каталкой, чтобы перекатить Хелен с койки и поменять белье.

— Нет, — ответила она. — Неприятно.

— Вечно-то вы так. Безнадежны. — Он перекатил ее обратно.

— Я тут все гадаю, — скорее от скуки, чем с какой-то определенной целью, сказала Хелен, — у вас имя-то есть?

— Ну вот, теперь вы задели мои чувства, — с улыбкой отчитал ее медбрат, уперев руки в боки. — Чарльз. Я вам уже не раз говорил.

— Чак. Понятненько. — Хелен отвернулась, уставившись на стоявшие в ряд мониторы, а потом (потому что сдержаться было выше ее сил) снова повернулась к медбрату. — Скажите, Чак, почему вы вечно такой до чертиков счастливый?

— Прекратите-ка. — Невероятно, но в его голосе прозвучало искреннее раздражение. Видимо, Хелен удалось-таки пробить броню идиотизма. — Вы нездоровы, но это не дает вам права обращаться с людьми так, будто они дураки.

— Чак, Чак, Чак. Вы что, ни разу не смотрели «Клоунов» Феллини? Вы дурак. Я дура. Вся наша чертова планета — планета дураков. Корабль дураков. Именно поэтому мы и здесь. Чтобы Богу было над чем посмеяться. Если не можешь смеяться над идиотами, что ты тогда вообще можешь? Устал от идиотов, значит устал от жизни.

— Вы безнадежны. Просто безнадежны. — Дневной медбрат снова улыбался.

— Я не устала от жизни, — сказала Хелен. А затем, поскольку прозвучало не очень убедительно, повторила: — Не устала.

Медбрат включил телевизор.

— Что все-таки сталось с теми вашими красивыми цветочками? — спросил он.

И, насвистывая, вышел из палаты.

С добрым утречком, красотка, — и не забудьте, что попадете в ад. Так и шло время. Слишком медленно и слишком быстро — шло к своему назначенному и неотвратимому концу. И так и этак невыносимо. Сколько лет она уже здесь провела? Месяц? Девять часов?