Мать ветров: рассказы - [10]

Нет, нет, сейчас он не хочет думать об этом, не хочет и не может! Он безумно устал, он ничего не ел с утра, и ему еще предстоит осмотреть до вечера около двухсот больных. Он просто закроет глаза и на несколько минут постарается забыть обо всем. Журчит ручей, шелестит ветер в ветвях эвкалипта, листья окутали его своим зеленым анчалом.[4] Глаза сами собой закрываются, голова клонится вниз, он засыпает. Он уснул…

Неожиданно он проснулся и сел, протирая глаза. Нет, это не сон. Перед ним стоит девушка и в испуге смотрит на него. Откуда могла взяться такая красавица в этом гнилом районе, охваченном эпидемией дизентерии? Рассыпавшиеся по плечам голубые волосы, ясные, как солнечные лучи, черты лица, огромные черные, как ночь, глаза, брови, как стрелы, и прямой тонкий нос с чувственными ноздрями. Лицо белое, как снег, а губы красные, как зерна граната. Казалось, что вся кровь отхлынула от лица и собралась в ее губах. Взглянув на губы девушки, доктор вздрогнул, а девушка стыдливо потупила глаза. Девушка была изумительно сложена. На ней была одета голубая кофточка и голубые шаровары. Кофточка на плече была слегка разорвана, и проглядывало тело ослепительной белизны.

Доктор еще раз протер глаза. Нет, это не сон. Она стоит перед ним и, увидев, что он проснулся, сама испугалась своей дерзости. Она отступила назад и стыдливо потупила взор.

— Простите меня, доктор, за то, что я вас разбудила, — тихо сказала она. — Но мне очень нужно лекарство!

Доктор пригласил девушку жестом сесть рядом с собой. Она сделала шаг вперед и стала рассказывать. Он и слушал ее и нет, а в душу его тем временем закрадывалось непривычное волнение.

— Я пришла издалека, — говорила девушка. (Должно быть, из страны звезд, — подумал доктор.) Моего отца зовут Фатах Дин. (Живой, веселый человек с темной бородкой и обязательно с серпом в руках.) Меня зовут Назан. (Назан, Назан, твое имя можно повторять только в любовной тоске! Назан, твое имя нежно, как легкое дыхание ветерка!) Мой отец заболел кровавым поносом. (О, говори о чем-нибудь другом.) Сегодня пятнадцатый день, как он не поднимается с постели. (Нет, нет, говори о чем-нибудь другом! Разве ты тоже земное существо? Разве у твоего отца нет темной бородки? Разве он не весел и жизнерадостен, а так же, как и все, стонет и корчится от болей?) У нас в доме ничего нет. У всех крестьян нашей деревни нет хлеба. (Нет, нет, перестань! Я заткну уши. Говори о сияющем месяце, о сверкающей на небе радуге!) Помещик открыл благотворительный дом. (Назан, не своди меня с ума! Посмотри, как прекрасно небо. Оно таинственно и неизведано, как поэзия!) Каждое утро он дает нам немного хлеба. (О боже, опять этот хлеб! Взгляни на озеро, вода его словно зеркало. А тюльпаны? Они улыбаются тебе. Воздух напоен ароматами цветов и трав.) Сначала нам давали по целой булочке, теперь по половинке, а с четверга, говорят, будут давать только одну четвертую часть. Что с нами будет, доктор? Что с нами будет?! Мой отец так ослаб, что не может даже говорить! Я прошла пешком пятнадцать косов.[5] Доктор, дайте мне самое лучшее лекарство, чтобы мой отец поправился. Если он умрет, я останусь совсем одна. Кроме него, у меня нет никого, на всем белом свете! Доктор, почему вы молчите? Доктор! Доктор!

Доктор встал и, не говоря ни слова, пошел к больнице. Назан шла за ним, вытирая слезы.

От дизентерии доктор лечил больных микстурой № 17. Эта жидкость бурого цвета хранилась в большой стеклянной бутыли, горлышко которой было прикрыто куском марли. Доктор уже было наклонил бутыль, чтобы налить девушке лекарство, но вдруг остановился.

«Неужели я и ее обману? — мелькнуло в его мозгу. — Ведь, давая это лекарство, я лишь обманываю больных. Назан, в твоем лице столько простоты и наивности! Неужели ты и вправду думаешь, что от этой микстуры, которая не в состоянии помочь даже белке, поправится твой отец? А почему бы мне тебя не обманывать? Разве меня не для этого назначили и не платят мне за это деньги? Должен же я выполнять свой долг! Возьми этот пузырек, Назан, я налью в него микстуру № 17. Сотни больных пьют ее каждый день и остаются довольны!»

Но доктор отошел от бутыли с микстурой № 17. «Я не смогу вынести благодарной улыбки Назан, — думал он. — Эта улыбка будет вечно жечь мою совесть». Он вышел из больницы. На лице Назан отразилось отчаяние.

— Вы не дадите мне лекарства, доктор? Я знаю, вы хотите денег, но у меня нет ни пайсы![6]

Не говоря ни слова, доктор отсыпал в мешочек десять сиров[7] риса, приложил к нему пачку соли и черного перца, завязал все это в узел и положил на голову Назан, сверкающую под лучами солнца, как цветок подсолнуха.

— А лекарство? — растерянно спросила Назан.

— Это и есть лекарство, — сказал доктор.

Они стояли и молча смотрели друг на друга. Возможно, они хотели что-то сказать друг другу. Возможно, они ничего не хотели сказать, так как у обоих не находилось слов. И минута, которая наступает раз в жизни, минута, которая необыкновенно хрупка, нежна и недолговечна, минута, в которую человек может протянуть другому руку помощи, согреть его жизнь пламенем своего сердца, претворить его мечты в действительность, эта минута прошла. В следующую минуту они стали чужими. Она поблагодарила его, он вежливо ответил. Она поклонилась ему на прощанье, он сделал то же самое.