Мать сыра земля - [90]

— Действительно вот так, с первого взгляда?

— Сейчас мне кажется, что я любила Макса всегда, с самого рождения, но никогда его не видела. Он проводил меня до остановки. Он был… Он обращался со мной как с цветком… Это не нежность даже, это… Мне не объяснить этого словами… Мы гуляли всю ночь. Доходили до моего дома, стояли под окнами и снова шли гулять. Ночь была прохладная, но ясная. Он обнимал меня за плечо, чтобы согреть. Он делал это совсем не так, как Моргот. Я всегда хотела… чистоты…

— Моргот позвонил мне не очень поздно вечером, и мы зашли выпить пива в летнее кафе, — лицо Макса становится мечтательным, воспоминание о предтече следующего дня делает его романтиком, — он рассказал мне о Кошевых. Вообще-то он не любил говорить о своих неудачах, и если отнекивался от каких-то поручений, то объяснял это совсем другими причинами, только не неудачами. Более того, он мог отказаться, а потом преспокойно сделать то, о чем его просят. Я думал, он и в этот раз ломается и набивает цену. Я знал его как облупленного, но не всегда мог заранее угадать, что он предпримет на следующий день. Он на полном серьезе убеждал меня, что встречаться со Стасей ему неприятно, что она надоела ему хуже горькой редьки, что ему с ней скучно, что она не сегодня-завтра поймет, что он герой не ее романа. А изображать из себя ее идеал ему противно, и роль «милого друга» не для него. Мы едва не поругались. Я, конечно, не хотел терять такой источник информации. И предполагал, что события вокруг продажи цеха теперь будут развиваться очень быстро. Моргот, разозленный, посоветовал мне самому познакомиться со Стасей и встал, чтобы уйти. Все это мы проходили, и не раз. Поэтому я и старался обсуждать щекотливые темы у него в подвале, чтобы ему некуда было сбежать. А тут мне ничего больше не оставалось, как сказать ему, что я с удовольствием и сам бы с ней встречался, но, к сожалению, мы незнакомы. И талантом обольщения я не владею.

Я посмеиваюсь, представляя себе эту сцену.

— Моргот остановился и вернулся за столик. После этого и был разработан план, как мне познакомиться со Стасей. Что же до обольщения, Моргот сказал, что ничего из себя изображать не надо, кролики любят таких вот добрых молодцев, которые в присутствии девушки не могут связать двух слов. В итоге мы договорились, что я буду страховкой на случай, если Стася окончательно разорвет с Морготом отношения. Он будет ей звонить, а я познакомлюсь с ней и попробую подружиться. Моргот на это сказал: «Во-во. Подружиться. Это ей подходит больше. А я с девочками не дружу». Он смеялся над ней и надо мной. Я даже не предполагал тогда…

Макс вздыхает, сцепляет руки замком и опускает голову. На его лице застывает улыбка, немного застенчивая, счастливая и горькая одновременно.

— Я нравился женщинам, чего греха таить… — говорит он, — но они быстро понимали, что я из себя представляю, и вертели мной, как им нравится. Я был для них чем-то вроде игрушки, эффектного трофея, которым не стыдно похвастаться перед подругами. И только. Скромные девушки, которые мне всегда нравились, никогда не смотрели в мою сторону, я не знаю, почему… Меня обычно подцепляли девушки энергичные… Когда я увидел Ее, я… я растерялся. Я не предполагал, что она такая маленькая, такая хрупкая… Я не думал, что собью ее с ног. Я испугался. Я никогда не забуду этого мгновения, когда я в первый раз увидел ее глаза, ее лицо… Моргот показал мне ее из-за угла, со спины, и я, пока не помог ей подняться, ее лица не видел. Она показалась мне очень красивой. Не той красотой, которую лепят на рекламные плакаты, нет. Таких, как она, любят всю жизнь.

Я киваю. Стася — очень милая девушка. Я бы не назвал ее красивой или некрасивой. Она именно мила. Она… очаровательна, хотя формально черты ее лица можно назвать неправильными.

Их банальные слова, тысячи раз повторенные человечеством, их взгляды, неотличимые от миллионов взглядов их предшественников, их вздохи, описанные сотнями книг, остаются необыкновенными для них самих. Все влюбленные одинаковы. Смешны и прекрасны.

«Сегодня мы провожаем в последний путь нашего коллегу, выдающегося журналиста-международника Анджея Хитрова. Двадцать лет он проработал на нашем канале, двадцать лет, каждое воскресенье, выходила в свет его “Международная жизнь”, собирая у экранов миллионы зрителей. И смерть его, внезапная и загадочная, не оставила равнодушными его коллег. Смотрите на нашем канале журналистское расследование: “Анджей Хитров — последний репортаж”.

(На экране — отрывки документального фильма, сменяют друг друга лица коллег известного журналиста).

— Анджей ненавидел коммунизм, он боролся с ним по мере сил и возможностей.

— Его фильмы только кажутся лояльными к режиму Лунича, на самом деле их насквозь пронизывает тонкая ирония человека, в совершенстве владеющего эзоповым языком.

— Лишь в последние несколько лет он получил возможность говорить правду открыто, но годы, проведенные в застенке, каким являлась наша страна до демократических перемен, сделали свое дело.

— Его последний фильм обещал стать настоящей бомбой, развенчивающей Лунича и его международную политику. Но ему не позволили говорить. Кто до сих пор боится правды? Кому помешал журналист-международник? Пока банды вооруженных фанатиков не будут полностью уничтожены, пока правительство не посмотрит правде в глаза и не скажет: с этим пора покончить, мы, журналисты, говоря правду, остаемся под прицелом!»