Мать Мария (1891-1945). Духовная биография и творчество - [29]

Возьмем, например, характерную для Кузьминой–Караваевой тему принятия на себя греха другого. В"Мельмоте–Скитальце""грех"брала на себя невинная островитянка Иммали, в"Жатве Духа"на примере из жития преп. Иоанникия Великого Е. Скобцова показывает, что принятие на себя греха другого имеется в православной традиции и что победить дьявола на этих путях (крайнего сострадания ближнему) может тот, кто совершенно отрекся от мира, иначе дьявол, внушив ему непомерную гордыню, погубит его[73].

Другой пример прояснения первоначальных интуиций дает тема"чуда". В"Скифских черепках"Кузьмина–Караваева пытается отказаться от чуда (веры, держащейся на нем), в"Руфи", происходит возвращение к"чуду", но оно допускается только как чудо Божье, при обработке житий Е. Скобцова интересуется, во–первых, характером чуда, а во–вторых, тем состоянием, в котором оно совершается. В повествовании о св. Льве Катанском и Илиодоре–волхве рассказывается как св. Лев силою Божией побеждает могущественного волхва, творившего самые неимоверные чудеса – ему приходится встать вместе с ним в костер, в котором Илиодор сгорает[74]. Так у Е. Скобцовой появляется понятие об истинных чудесах, творимых во имя Божье, и так называемых"злых чудесах", творимых силою злых духов. Впоследствии мать Мария развила эту идею в своем докладе"Злое чудо", который она сделала на заседании"Круга"(собрания эмигрантских писателей и религиозных деятелей) 20 апреля 1936 г.[75]. Понятие"злого чуда"здесь прилагается к истории, в частности, связывается с победоносным шествием по Европе тоталитаризма."Злое чудо" – чудо Антихристово, оно очаровывает людей; только безграничная вера позволяет человеку не быть парализованным зрелищем злого чуда, победа над которым, как видно из истории со св. Львом Катанским, возможна лишь на путях крайнего самопожертвования – "стояния в огне"(как это будет в последнем подвиге самой матери Марии).

Не пренебрегла Е. Скобцова и"аскетическим"аспектом житийной литературы. В полном (недавно найденном) варианте"Жатвы Духа", мы находим ключевое для понимания аскетических воззрений Е. Скобцовой сказание"Авва Пимен о самоуничижении". Авва Пимен ставит все знания и аскетические подвиги ни во что по сравнению со смирением. Именно в связи с аскетической темой у Е. Скобцовой снова (после"Дороги"и"Руфи") появляется понятие"земли". Авва Пимен сказал:"От земли мы, – от плоти земной. Итак, вспомним эту нашу родину. И смирим себя, потому что праху нельзя возноситься. Как земля не падает вниз, так и тот, кто до конца смиряет себя, не упадет никогда"[76]. Эти слова перекликаются с тем опытом смирения, через который прошла Е. Скобцова у постели умиравшей дочери, когда написала:"Надо вечно помнить о своем ничтожестве". После"языческой"поэтизации"матери–земли"в"Дороге"и отказа от следования путем земли в"Руфи", Е. Скобцова снова возвращается к теме"земли"и находит ее позитивный смысл в контексте православной традиции. Смирение до земли равносильно смертной памяти, именно это смирение Скобцова противопоставляет гностическим тенденциям символистской культуры, в которой происходило ее становление. По мнению Рудольфа Отто, настоящая религиозность, отношение к Богу как к совершенно Другому, несоизмеримому с человеком, начинается именно с такого"смирения до земли"[77].

Авва Пимен говорит пришедшему к нему аскету–отшельнику, что мало смирить себя"до зверя", необходимо – до"земли"(этих слов нам не удалось найти в известных изводах жития, возможно, это богословское творчество Е. Скобцовой). Смирение"до зверя"(почитание себя равным зверю) приводило к тому, что,"чем более смирялась плоть его, тем сильнее возносился дух"[78]. В этих словах несомненно присутствует опыт самой Е. Скобцовой, предававшейся аскетическим подвигам и писавшей в"Дороге"и"Руфи":"Братом милым назову земного гада"(57),"Теперь зверям я стала равной"(46),"И то, что знает каждый зверь, – / Так близко мне, так ясно стало"(89). Что, собственно,"знает"зверь? Зверь"знает"(точнее,"живет") свое животное состояние, но он не знает своей смерти (смертности), состояния праха, земли. Само противостояние духа – плоти, борьба с плотскими страстями, известная ей по периоду"Руфи", осмысляется как недостаточная, не изживающая гордыни, для изживания которой требуется нечто другое. Об этом"нечто"авва Пимен и говорит как о"смирении до земли".

Итак, нет оснований считать, что будущую монахиню Марию аскетизм не интересовал. Вместе с тем, верно и то, что центральное место в"Жатве Духа"занимают повествования, посвященные исполнению второй евангельской заповеди – полагания своей души для спасения других. Об этом – житие Иоанникия Великого, сказания об авве Агре и авве Оре, о мученике Никифоре и его друге Саприкии–пресвитере, об"единодушных братьях", о Виталии–монахе, о Серапионе–синдоните и преп. Марине.

Первое, что обращает на себя внимание в этих житиях, это принятие на себя святыми вины (или греха) другого. Эта идея не раз возникала у Кузьминой–Караваевой, но теперь ей удалось наконец укоренить свою интуицию в православной традиции. Преп. Марине, которая, не желая оставить отца, ушла с ним в монастырь и подвизалась как монах Марин, приписали грех любодеяния: якобы Марин соблазнил дочь гостинника, и та от него зачала. Марина берет грех на себя (не возражает против обвинения) и принимает как своего родившегося младенца