Мать. Мадонна. Блудница. Идеализация и обесценивание материнства - [56]

Когда пациентка сама стала матерью, у нее возникло множество опасений и неясных ожиданий. Она родила мальчика, к которому она с самого начала относилась с крайним презрением, чувствуя свою несостоятельность в уходе за ним и вину за то, что обладает сейчас тем, что ее мать так хотела иметь когда-то. Она не могла разрешить себе получать удовольствие от отношений с сыном и не могла не относиться к нему, как бы воплощая нереализованные ожидания матери. Он был единственным, кто был для нее доступен для отреагирования садистичного отношения, с которым она раньше сталкивалась со стороны вечно недовольной матери, так и не признавшего ее существования отца, а затем и сидящего на ее шее мужа, который паразитировал на ее «распутных заработках». За плохое обращение со своим сыном ей пришлось заплатить высокую цену — он не только начал приторговывать наркотиками и стал сутенером, но в итоге начал вымогать деньги у своей матери.

Этой пациентке было очень сложно уловить смысл терапии. Она была намерена оставаться в подчиненной роли до конца и считать себя жертвой; несмотря на все сделанные мной на этот счет интерпретации, ее способность к пониманию не менялась. Ей казалось, что она не достойна лучшего внутреннего мира, который ей могла бы открыть психотерапия, и в итоге она прекратила лечение, считая, что это может помочь только женщинам из «среднего класса».

Существуют и другие обстоятельства, при которых женщины ищут мнимого поощрения, которое на самом деле маскирует или оборачивается наказанием. Это относится к женщинам, которые занимаются проституцией с таким безрассудством, что легко попадают в руки правоохранителей.

Когда эти женщины предстают перед судом за приставание к мужчинам на улице, им кажется, что само это обвинение настроит против них всех и никто не даст себе труда их понять, узнать об их воспитании, эмоциональных потребностях и личных обстоятельствах. Они пребывают в таком отчаянии, что не рассчитывая на искреннее понимание, провоцируют сотрудника правоприменяющего органа вступить в сговор с их внутренней потребностью к наказанию, а затем безропотно соглашаются с вынесенным им непропорционально суровым наказанием. Общество и в самом деле настолько враждебно относится не только к их поведению, но и к их неспособности защитить себя, что не видит разницы между поведением и личностью этих женщин. Поэтому вынесенные обществом приговоры несут в себе бессознательное признание их действий и потребности в наказании этих женщин, что никак не связано с имеющими дурную славу проститутками.

Правонарушители ведут свое существование, указывая окружающим на их проблемы. У них всегда наготове нравоучительные рассуждения, ибо «антисоциальные наклонности характеризуются фактором, который придает важность внешней среде», — как писал Винникотт; он также считал, что «в антисоциальных наклонностях заключена надежда» (Winnicott 1956, р. 309). Хотя мы признаем, что подобные «противоправные» действия этих женщин часто, по меньшей мере частично, возникают в результате их эмоциональной депривации, а иногда они вовлекаются в это занятие с надеждой на чудо, окружающие не в силах прекратить указывать на их проблемы.

Это можно отнести к случаю двадцативосьмилетней женщины, которая в момент нашего знакомства много лет назад выглядела на все шестьдесят. Ее направили на судебно-психиатрическую экспертизу из-за нескольких обвинений в приставании к мужчинам на улице. Форма проституции, которой она занималась, представляла собой крайнюю степень самоуничижительного и подавляющего отношения к себе: она делала минет за пятьдесят пенни[13] в парке рядом со своим домом. Из записки о социальном расследовании я узнала, что эта женщина неоднократно представала перед судом по обвинению в проституции, а также, что каждый раз, когда она была в подавленном настроении, она либо возвращалась к занятию проституцией, либо сбегала. Материально-бытовые условия, в которых она жила, были «ужасающими». Она была замужем за мужчиной старше нее на двадцать девять лет. Он однажды подобрал ее на улице и пообещал приглядывать, однако на поверку оказался бездомным, видевшем в этом возможность немного подзаработать и обрести товарища по несчастью. Моя пациентка появилась на свет, когда ее матери было семнадцать лет. Ее отдали бабушке по материнской линии, которая была очень предана ей. Своего отца она так и не видела. Ее побеги из дома и любовь к бабушке отмечалась несколько раз в результатах социального расследования.

У этой женщины было двенадцать выкидышей, и она считала себя недостойной материнства. На самом деле ей казалось, что она вообще ничего не достойна, даже судебно-психиатрической экспертизы. Когда она впервые пришла ко мне, то выглядела очень сдержанной, настороженной и неуверенной. С багровым лицом она села на край кресла, начала сильно потеть, у нее тряслись руки и ноги. Ее первыми словами были: «Послушайте, доктор. Такое больше не повторится. Не хочу тратить ваше время. Уверена, что есть много других людей, у которых есть реальные проблемы». Она выглядела как беззубая старуха. (Самоуничижение, которое мы позже проработали, наложило отпечаток на ее внешность.) Затем она пробурчала что-то вроде: «Мне очень стыдно за себя. Я так больше не буду». Очевидно, это было сказано исключительно ради интервьюера: она была готова подчиниться «закону» и ожидала осуждения, рассчитывая при этом не на искреннее понимание, а лишь на незначительное признание ее «противоправных» действий.