Тем временем Казюк, шумно ступая, спустился по лестнице и, погасив свечку, вернулся по знакомому до мелочей переходу в гостевую горницу. Оглядев всех, кто там был, он с блуждающей, еле заметной усмешкой присел к столу, за которым сидели хозяева и гости. Пани Юзефа усмехнулась ему в ответ и спросила:
— Ну что, Казюк, проводил бедненького?
Казюк утвердительно кивнул.
— Он лег спать.
— А водку все же выпил, — сказал Володкович, стукнув черным крючковатым пальцем по столу. — Не такой уж, видно, он воздержный.
Истопник засмеялся.
Володкович, изрядно навеселе, подтолкнул ксендзова парубка, который, чавкая, жевал огромные куски колбасы.
— Ну-ка, скажи ты, — вскричал он, — ты их все время видишь там, в их монастыре, воздержные они или нет?
— Воздержные, воздержные, — давясь колбасой, произнес возница, — только гроша за душой у них нет.
— Бедные?
— Ну нет! Есть там одна женщина, вдова, пани Сыруц, так она им то денег даст, то подсвинка…
— И что? Лопают сало? Лопают?
— А что поделаешь? Другой еды у них нет…
Володкович бурно захохотал и обнял пани Юзю, та со страху подскочила, но, видя, что пьяный шляхтич ничего дурного не делает, осталась на месте и даже налила еще по стаканчику.
— Ну, а наши людыньские сестрички, — спросил он, — тоже едят свиное мясо?
— Зачем им свиное мясо? — сказала пани Юзя. — У них есть другие удовольствия…
И она плотоядно захихикала.
Пан Янко, сидевший рядом, хлопнул жену по спине.
— Что ты тут болтаешь, да еще на ночь глядя.
— Все это знают, — возразила толстуха.
— А что мне с того, что все знают! Не болтай, и все. Еще, упаси бог, в недобрый час помянешь…
Тут истопник басовито вставил:
— Я из пани хозяйки мигом беса выгоню. Клин клином вышибают.
Пани Юзя засмеялась, потом лицо ее стало серьезным.
— Нельзя так говорить, пан Одрын. Тут страшные дела творятся.
Володкович придвинулся к пани Юзе и, тараща глаза, сказал:
— Не будь я Винцентий, скажи нам, пани Юзефа, скажи нам всю правду, что там делается в этом монастыре. Как там бесы куролесят? Ух, так мае любопытно, что до завтра, право, не дотерплю… — И крепко потер руками, чуть искры из них не посыпались.
— Завтра экзорцизмов не будет, — степенно ответила пани Юзя.
— О, жаль! А послезавтра?
— И послезавтра не будет — монахини наши на исповедь идут.
— На исповедь? Дьявол у них внутри сидит, а они на исповедь ходят?
— Дьявол дьяволом, а бог богом, — изрек Одрын, даже Казюк поднял задумчивое лицо и внимательно на него посмотрел. Одрын слегка смутился под этим взглядом.
— Не болтайте такое попусту, — добавил пан Янко.
— Как попусту, дорогой пан хозяин, как попусту? — трясся от смеха Володкович. — Да ведь это для моего поучения пани должна мне рассказать все — какие они, эти монашки, да как все это получилось. Правда ли, что ксендз Гарнец был колдун? И как там вышло с этим чудаком? Ну, что же вы все молчите?
Действительно, в эту минуту пани Юзя отошла к стойке и словно бы чем-то там занялась, а остальные опустили головы над столом и даже не смотрели на Володковича. Тот окинул компанию быстрым взглядом своих маленьких, круглых глазок и вдруг захихикал — все вздрогнули.
— Ах боже, да вы, знать, правду скорбите по покойном ксендзе!
— Скорбеть не скорбим, — глубоким басом молвил Казюк, — а все равно жаль человека, даже самого дурного.
— А какой он был? — спросил Володкович.
— Святым-то не был, — серьезно сказал Янко.
— А мясо шипело, как у кабана, — с отвращением сказал Одрын.
— Как это можно вот так жечь человека? — вдруг неожиданно для всех сказал парубок ксендза.
— Ешь, ешь, — ответил ему на это Володкович.
— Ешь, ешь, — мягко повторил Казюк.
Парубок с приязнью взглянул на Казюка и умолк. Вскоре и есть перестал.
— И как же его сожгли? — спрашивал неугомонный Володкович. — Взяли, потащили да и сожгли? А облачение-то с него сняли?
— Облачение на огне сгорает, и человек остается голый, — деловито пояснил Одрын.
— Суд был… епископский, — сказал хозяин.
— Те-те! — удивлялся Володкович. — Епископы приезжали? Да? И осудили его? Ну, значит, ясно, что он был чернокнижник, раз епископы осудили. Право слово! Уж я-то верю в нашу святую католическую церковь… — И он вдруг разразился бессмысленным смехом. Сивуха заметно на него подействовала.
Пани Юзя перекрестилась широко, почти по-православному.
— Упаси нас, боже, — прошептала она, — упаси от дурного слова.
Хозяин, не расположенный шутить, подвинулся к Володковичу и начал тихо ему втолковывать:
— Говорю тебе, приятель, замолчи! Здесь теперь не до шуток! Один только новый приходский ксендз, тот еще ничего, знай, молится и больше ни на что внимания не обращает, а все прочие здешние люди — это истинная кара божья. Только и делают, что друг за другом шпионят да ксендзам в монастырь доносят…
