Мать Иоанна от ангелов - [12]

— Сейчас доложу о вас матери настоятельнице, — сказала она со своей лучистой улыбкой и исчезла за дверью.

Комната была белая, светлая, на стене висело черное распятие, посредине стоял небольшой стол. Отец Сурин окинул все это взглядом, на него повеяло воспоминаниями, чем-то ушедшим в прошлое, и он глубоко вздохнул. Собраться с мыслями он не успел, — отворилась дверь, и вошла мать Иоанна от Ангелов.

Шла она медленно, словно не направлялась к определенной цели, а просто прохаживалась. Тщательно заперев за собою дверь, она неуверенной походкой двинулась в сторону отца Сурина, который стоял у противоположной двери. Была она маленького роста, худощавая. Просторное черное платье, большой платок на голове, ниспадавший почти до пояса, большой белый воротник, более широкий, чем обычно носят урсулинки, — все это, как догадался отец Сурин, должно было своими складками скрывать телесный изъян монахини. И действительно, его можно было заметить лишь по неравной высоте плеч, скошенных в одну сторону. Длинные руки с длинными пальцами, какие обычно бывают у горбатых, очерчивались струящимися линиями. Мать Иоанна остановилась на середине комнаты, сделала глубокий чинный реверанс и, распрямившись, взглянула на ксендза Сурина.

У нее были светлые, очень большие глаза на золотушном лице. Нос неправильной формы, маленький рот с пухлыми губами, резкая бледность кожи делали ее скорее некрасивой, но глаза блестели так ярко, в них было столько силы и уверенности в себе — и в то же время одухотворенности, что лишь эти глаза и были видны на ее лице. Болезненные, длинные пальцы перебирали четки, с минуту она молчала. При виде этой жалкой маленькой фигурки, тонувшей в черных складках одеяния, отец Сурин бог весть почему удивился.

Наконец мать Иоанна заговорила первая, голос у нее был низкий, но приятный.

— Приветствую вас, почтенный отец. Рада вас видеть. Я чувствую к вам полное доверие, тем более что вас присылает полоцкий ксендз провинциал. Мы тут давно уже ждем вас, как избавителя.

Ксендз Сурин перебил ее.

— Дочь моя, — молвил он, стараясь придать голосу как можно больше невозмутимости, — дочь моя, общие наши молитвы помогут нам.

В матери Иоанне проснулась светская дама. Любезным, чуть жеманным движением руки она указала Сурину на кресло у стола.

— Прошу вас, отец, присядьте.

Сама она отодвинула другое кресло в угол, к печке, и скромно села. В холодном осеннем свете, падавшем на ее бледное лицо, оно казалось почти прозрачным. Когда она опускала веки, как сейчас, лицо гасло, становилось заурядным и болезненным. В начале беседы она не смотрела на ксендза.

— Вот уже несколько месяцев мы здесь страдаем, — молвила она, — терзают нас великие напасти, и ксендзы, что давно уже находятся здесь, не могут с ними справиться. Вся надежда у меня и у прочих сестер на вас, отец. Столь праведный муж…

Ксендз Сурин с легким нетерпением ее прервал:

— Мне поручено заняться только твоей особой, дочь моя. Прочие монахини останутся под опекой других ксендзов.

— Вот как? Это хорошо, — сказала мать Иоанна, не подымая глаз. Конечно, если злые духи оставят меня, то они и от других сестер отстанут. С меня-то все и началось, — добавила она чуть хвастливо.

— Я постараюсь изгнать твоего беса…

Мать Иоанна живо ответила:

— Во мне сидят восемь бесов: Бегемот, Валаам, Исаакарон, Грезиль, Амман, Асмодей, Бегерит, Левиафан и Запаличка, — перечислила она единым духом и сразу умолкла, словно в испуге.

Отец Сурин взглянул на нее чуть удивленно.

— Не верь им, дочь моя. Впрочем, один демон может называть себя многими именами. Зло может иметь много форм и обликов. Чтобы достойно приготовиться к предстоящему нам труду, я полагаю, дочь моя, надлежит начать с исповеди и причащения.

Мать Иоанна довольно равнодушно ответила:

— Я уже просила преподобных отцов отслужить нынче и завтра обедню, дабы их молитвы удерживали бесов подальше от нас в дни приготовления к исповеди и причащению святых тайн. Они обещали. Надеюсь, что и вы, отец, присоединитесь к их молитвам.

— Разумеется, дочь моя. Давно вы не были на исповеди?

— С той поры, как впервые вселились в нас бесы, полгода уже.

— О, очень давно! А почему так долго откладывали покаяние?

— Не мы откладывали — бесы. Они не разрешали нам подойти к причастию.

— О! — серьезно протянул ксендз Сурин. — Бесы не разрешали? А не собственная ли ваша духовная леность Воплотилась в этих бесах?

Мать Иоанна впервые за всю беседу открыла глаза и посмотрела на ксендза с явным недовольством. В ее глазах блеснули затаенные искорки, появилось что-то загадочное и тревожащее.

— Стало быть, вы, отец, не верите, что я одержима дьяволом?

— Дитя мое, — мягко сказал ксендз Сурин, — к сожалению, я должен верить, хотя бы и не желал этого. Но пути, коими сатана проникает в душу нашу, многообразны.

— На сей раз то был путь колдовства, — прошептала внезапно со злобой мать Иоанна. — Этот страшный колдун вливал в нас свой яд сквозь стены, преграждающие доступ в обитель нашу.

— Увы, доступ здесь был весьма нетрудным, — с горечью заметил ксендз Сурин.

— И кто же я такая? — вдруг воскликнула скорбно мать Иоанна. — Я, жалкая раба божия, я, славившая господа в убогом этом монастыре! Кто мог меня здесь отыскать? Я — монахиня, мой отец, правда, князь, но из обедневшего рода, живет среди смоленских болот, и никто о нем знать не знает. Кто ж я такая, я смиренная сестра, чтобы на меня напало целых восемь могучих демонов?.. — Тут она прервала свои жалобы и прибавила деловитым тоном: — Надобно вам знать, отец, что это самые могучие демоны, истинные князья тьмы…