Мать - [8]

- Вот именно! - поддержал его рыжий, вставая.

- Не согласен! - крикнул Федя.

Вспыхнул спор, засверкали слова, точно языки огня в костре. Мать не понимала, о чем кричат. Все лица загорелись румянцем возбуждения, но никто не злился, не говорил знакомых ей резких слов.

«Барышни стесняются!» - решила она.

Ей нравилось серьезное лицо Наташи, внимательно наблюдавшей за всеми, точно эти парни были детьми для нее.

- Подождите, товарищи! - вдруг сказала она. И все они замолчали, глядя на нее.

- Правы те, которые говорят - мы должны все знать. Нам нужно зажечь себя самих светом разума, чтобы темные люди видели нас, нам нужно на все ответить честно и верно. Нужно знать всю правду, всю ложь…

Хохол слушал и качал головою в такт ее словам. Весовщиков, рыжий и приведенный Павлом фабричный стояли все трое тесной группой и почему-то не нравились матери.

Когда Наташа замолчала, встал Павел и спокойно спросил:

- Разве мы хотим быть только сытыми? Нет! - сам себе ответил он, твердо глядя в сторону троих. - Мы должны показать тем, кто сидит на наших шеях и закрывает нам глаза, что мы все видим, - мы не глупы, не звери, не только есть хотим, - мы хотим жить, как достойно людей! Мы должны показать врагам, что наша каторжная жизнь, которую они нам навязали, не мешает нам сравняться с ними в уме и даже встать выше их!..

Мать слушала его, и в груди ее дрожала гордость - вот как он складно говорит!

- Сытых немало, честных нет! - говорил хохол. - Мы должны построить мостик через болото этой гниючей жизни к будущему царству доброты сердечной, вот наше дело, товарищи!

- Пришла пора драться, так некогда руки лечить! - глухо возразил Весовщиков.

Было уже за полночь, когда они стали расходиться. Первыми ушли Весовщиков и рыжий, это снова не понравилось матери.

«Ишь, заторопились!» - недружелюбно кланяясь им, подумала она.

- Вы проводите меня, Находка? - спросила Наташа.

- А как же! - ответил хохол.

Когда Наташа одевалась в кухне, мать сказала ей:

- Чулочки-то у вас тонки для такого времени! Уж вы позвольте, я вам шерстяные свяжу?

- Спасибо, Пелагея Ниловна! Они кусаются, шерстяные! - ответила Наташа, смеясь.

- А я вам такие, что не будут кусаться! - сказала Власова. Наташа смотрела на нее, немного прищурив глаза, и этот пристальный взгляд сконфузил мать.

- Вы извините мою глупость, - я ведь от души! - тихо добавила она.

- Славная вы какая! - тоже негромко отозвалась Наташа, быстро пожав ее руку.

- Доброй ночи, ненько! - заглянув ей в глаза, сказал хохол, согнулся и вышел в сени вслед за Наташей.

Мать посмотрела на сына - он стоял у двери в комнату и улыбался.

- Ты что смеешься? - смущенно спросила она.

- Так, - весело!

- Конечно, я старая и глупая, но хорошее и я понимаю! - с легкой обидой заметила она.

- Вот и славно! - отозвался он. - Вы бы ложились, пора!

- Сейчас лягу!

Она суетилась вокруг стола, убирая посуду, довольная, даже вспотев от приятного волнения, - она была рада, что все было так хорошо и мирно кончилось.

- Хорошо ты придумал, Павлуша! - говорила она. - Хохол очень милый! И барышня, - ах, какая умница! Кто такая?

- Учительница! - кратко ответил Павел, расхаживая по комнате.

- То-то - бедная! Одета плохо, - ах, как плохо! Долго ли простудиться? Родители-то где у ней?..

- В Москве! - сказал Павел и, остановясь против матери, серьезно, негромко заговорил:

- Вот, смотри: ее отец - богатый, торгует железом, имеет несколько домов. За то, что она пошла этой дорогой, он - прогнал ее. Она воспитывалась в тепле, ее баловали всем, чего она хотела, а сейчас вот пойдет семь верст ночью, одна…

Это поразило мать. Она стояла среда комнаты и, удивленно двигая бровями, молча смотрела на сына. Потом тихо спросила:

- В город пойдет?

- В город.

- Ай-ай! И - не боится?

- Вот - не боится! - усмехнулся Павел.

- Да зачем? Ночевала бы здесь, - легла бы со мной!

- Неудобно! Ее могут увидеть завтра утром здесь, а это не нужно нам.

Мать, задумчиво взглянув в окно, тихо спросила:

- Не понимаю я, Паша, что тут - опасного, запрещенного? Ведь ничего дурного нет, а?

Она не была уверена в этом, ей хотелось услышать от сына утвердительный ответ. Он, спокойно глядя ей в глаза, твердо заявил:

- Дурного - нет. А все-таки для всех нас впереди - тюрьма. Ты уж так и знай…

У нее дрогнули руки. Упавшим голосом она проговорила:

- А может быть, - бог даст, как-нибудь обойдется?..

- Нет! - ласково сказал сын. - Я тебя обманывать не могу. Не обойдется!

Он улыбнулся:

- Ложись, устала ведь. Покойной ночи!

Оставшись одна, она подошла к окну и встала перед ним, глядя на улицу. За окном было холодно и мутно. Играл ветер, сдувая снег с крыш маленьких сонных домов, бился о стены и что-то торопливо шептал, падал на землю и гнал вдоль улицы белые облака сухих снежинок…

- Иисусе Христе, помилуй нас! - тихо прошептала мать. В сердце закипали слезы и, подобно ночной бабочке, слепо и жалобно трепетало ожидание горя, о котором так спокойно, уверенно говорил сын. Перед глазами ее встала плоская снежная равнина. Холодно и тонко посвистывая, носится, мечется ветер, белый, косматый. Посреди равнины одиноко идет, качаясь, небольшая, темная фигурка девушки. Ветер путается у нее в ногах, раздувает юбку, бросает ей в лицо колючие снежинки. Трудно идти, маленькие ноги вязнут в снегу. Холодно и боязно. Девушка наклонилась вперед и - точно былинка среди мутной равнины, в резвой игре осеннего ветра. Справа от нее, на болоте, темной стеной стоит лес, там уныло шумят тонкие голые березы и осины. Где-то далеко впереди тускло мелькают огни города…