Мать - [67]

Шрифт
Интервал

- Кабы не увидал я тебя - хоть назад в тюрьму иди! Никого в городе не знаю, а в слободу идти - сейчас же схватят. Хожу и думаю - дурак! Зачем ушел? Вдруг вижу - Ниловна бежит! Я за тобой…

- Как это ты ушел? - спросила мать. Он неловко присел на край дивана и говорил, смущенно пожимая плечами:

- Случай подвернулся! Гулял я, а уголовники начали надзирателя бить. Там один есть такой, из жандармов, за воровство выгнан, - шпионит, доносит, жить не дает никому! Бьют они его, суматоха, надзиратели испугались, бегают, свистят. Я вижу - ворота открыты, площадь, город. И пошел не торопясь… Как во сне. Отошел немного, опомнился - куда идти? Смотрю - а ворота тюрьмы уже заперты…

- Гм! - сказал Егор. - А вы бы, господин, воротились, вежливо постучали в дверь и попросили пустить вас. Извините, мол, я несколько увлекся…

- Да, - усмехаясь, продолжал Николай, - это глупость. Ну, все-таки перед товарищами нехорошо, - никому не сказал ничего… Иду. Вижу - покойника несут, ребенка. Пошел за гробом, голову наклонил, не гляжу ни на кого. Посидел на кладбище, обвеяло меня воздухом, и одна мысль в голову пришла…

- Одна? - спросил Егор и, вздохнув, добавил: - Я думаю, ей там не тесно.

Весовщиков безобидно засмеялся, тряхнув головой.

- Ну, теперь у меня голова не такая пустая, как была. А ты, Егор Иванович, все хвораешь…

- Каждый делает, что может! - ответил Егор, влажно кашляя. - Продолжай!

- Потом пошел в земский музей. Походил там, поглядел, а сам все думаю - как же, куда я теперь? Даже рассердился на себя. И очень есть захотелось! Вышел на улицу, хожу, досадно мне… Вижу - полицейские присматриваются ко всем. Ну, думаю, с моей рожей скоро попаду на суд божий!.. Вдруг Ниловна навстречу бежит, я посторонился да за ней, - вот и все!

- А я тебя и не заметила! - виновато молвила мать. Она рассматривала Весовщикова, и ей казалось, что он как будто легче стал.

- Верно, товарищи беспокоятся… - почесывая голову, сказал Николай.

- А начальства тебе не жалко? Оно ведь тоже беспокоится! - заметил Егор. Он открыл рот и начал так двигать губами, точно жевал воздух. - Однако шутки прочь! Надо тебя прятать, что нелегко, хотя и приятно. Если бы я мог встать… - Он задохнулся, бросил руки к себе на грудь и слабыми движениями стал растирать ее.

- Сильно ты расхворался, Егор Иванович! - сказал Николай и опустил голову. Мать вздохнула, тревожно обвела глазами маленькую. тесную комнату.

- Это мое личное дело! - ответил Егор. - Вы, мамаша, спрашивайте о Павле, нечего притворяться! Весовщиков широко улыбнулся.

- Павел ничего! Здоров. Он вроде старосты у нас там. С начальством разговаривает и вообще - командует. Его уважают…

Власова кивала головой, слушая рассказы Весовщикова, и искоса смотрела на отекшее, синеватое лицо Егора. Неподвижно застывшее, лишенное выражения, оно казалось странно плоским, и только глаза па нем сверкали живо и весело.

- Дали бы мне поесть, - ей-богу, очень хочется! - неожиданно воскликнул Николай.

- Мамаша, на полке лежит хлеб, потом пойдите в коридор, налево вторая дверь - постукайте в нее. Откроет женщина, так вы скажите ей, пусть идет сюда и захватит с собой все, что имеет съедобного.

- Куда же - все? - запротестовал Николай.

- Не волнуйся - это немного…

Мать вышла, постучала в дверь и, прислушиваясь к тишине за нею, с печалью подумала о Егоре:

«Умирает…»

- Кто это? - спросили за дверью.

- От Егора Ивановича! - негромко ответила мать. - Просит вас к себе…

- Сейчас приду! - не открывая, ответили ей. Она подождала немного и снова постучалась. Тогда дверь быстро отворилась, и в коридор вышла высокая женщина в очках. Торопливо оправляя смятый рукав кофточки, она сурово спросила мать:

- Вам что угодно?

- Я от Егора Ивановича…

- Ага! Идемте. О, да я же знаю вас! - тихо воскликнула женщина. - Здравствуйте! Темно здесь…

Власова взглянула на нее и вспомнила, что она бывала изредка у Николая.

«Все свои!» - мелькнуло у нее в голове.

Наступая на Власову, женщина заставила ее идти вперед, а сама, идя сзади, спрашивала:

- Ему плохо?

- Да, лежит. Просил вас принести покушать…

- Ну, это лишнее…

Когда они входили к Егору, их встретил его хрип:

- Направляюсь к праотцам, друг мой. Людмила Васильевна, сей муж ушел из тюрьмы без разрешения начальства, дерзкий! Прежде всего накормите его, потом спрячьте куда-нибудь.

Женщина кивнула головой и, внимательно глядя в лицо больного, строго сказала:

- Вы, Егор, должны были послать за мной тотчас же, как только к вам пришли! И вы дважды, я вижу, не принимали лекарство - что за небрежность? Товарищ, идите ко мне! Сейчас сюда явятся из больницы за Егором.

- Все-таки в больницу меня? - спросил Егор.

- Да. Я буду там с вами.

- И там? О господи!

- Не дурите…

Разговаривая, женщина поправила одеяло на груди Егора, пристально осмотрела Николая, измерила глазами лекарство в пузырьке. Говорила она ровно, негромко, движения у нее были плавны, лицо бледное, темные брови почти сходились над переносьем. Ее лицо не нравилось матери - оно казалось надменным, а глаза смотрели без улыбки, без блеска. И говорила она так, точно командовала.

- Мы уйдем! - продолжала она. - Я скоро ворочусь! Вы дайте Егору столовую ложку вот этого. Не позволяйте ему говорить…


Еще от автора Максим Горький
Россия между дикостью и произволом. Заметки русского писателя

«Русское правительство есть только политическая партия, лишенная моральной связи с русским народом и враждебная ему по своим задачам. Под давлением необходимости русские власти устраивают гнуснейшую комедию народного представительства. Народ понял эту грубую комедию, он не хочет Думы, в которую желают посадить на роли представителей его желании каких-то темных людей, не известных ему», – писал Максим Горький в начале прошлого века. Он хорошо знал Россию, с 11 лет Алексей Пешков (будущий Максим Горький) вынужден был сам зарабатывать себе на жизнь и сменил много профессий, странствуя «по Руси».


Пепе

Вы прочтёте в этой книге о весёлом и умном итальянском мальчике Пепе, о том, как рабочие Италии любят детей и всегда готовы прийти им на помощь. Рисунки Б. А. Дехтерёва. Ответственный редактор Г. И. Гусева. Художественный редактор Н. З. Левинская. Технический редактор Р. Б. Сиголаева. Корректор Н. А. Сафронова. Содержание: К читателям Максим Горький. Дети Пармы (рассказ) — 1911 г. Максим Горький. Пепе (рассказ) — 1913 г. Для младшего школьного возраста.


На дне

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Васса Железнова

В книгу М.Горького вошли роман «Фома Гордеев» (1899) – драматическая история молодого человека, не нашедшего места в жестоком и неискреннем мире дельцов, «хозяев жизни», а так же известные пьесы «Васса Железнова» (1936), «Егор Булычев и другие» (1932) и повесть «Мои университеты» (1923). Максим Горький: «Женщина иногда может в своего мужа влюбиться».


Челкаш

Рассказ «Челкаш» был написан Максимом Горьким в 1894 году. Уже в 1895 году «Челкаш» был напечатан в журнале «Русское богатство» и принес автору широкую известность.


Рождественские истории. Книга 7

В завершающей книге серии «Рождественские истории» собраны произведения Максима Горького, Веры Желиховской и Ги де Мопассана. На страницах сборника вы прочитаете святочный рассказ Желиховской о чудесном сне в руку, жизненные и злободневные новеллы Мопассана, а также рассказ-пародию Горького на «Преступление и наказание». «Рождественские истории» – серия из 7 книг, в которых вы прочитаете наиболее значительные произведения писателей разных народов, посвященные светлому празднику Рождества Христова. В «Рождественских историях» вас ждут волшебство, чудесные перерождения героев, победы добра над злом, невероятные стечения обстоятельств, счастливые концовки и трагические финалы.


Рекомендуем почитать
В краю непуганых птиц

Михаил Михайлович Пришвин (1873-1954) - русский писатель и публицист, по словам современников, соединивший человека и природу простой сердечной мыслью. В своих путешествиях по Русскому Северу Пришвин знакомился с бытом и речью северян, записывал сказы, передавая их в своеобразной форме путевых очерков. О начале своего писательства Пришвин вспоминает так: "Поездка всего на один месяц в Олонецкую губернию, я написал просто виденное - и вышла книга "В краю непуганых птиц", за которую меня настоящие ученые произвели в этнографы, не представляя даже себе всю глубину моего невежества в этой науке".


Наш начальник далеко пойдет

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Два товарища

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Чемпион

Короткий рассказ от автора «Зеркала для героя». Рассказ из жизни заводской спортивной команды велосипедных гонщиков. Важный разговор накануне городской командной гонки, семейная жизнь, мешающая спорту. Самый молодой член команды, но в то же время капитан маленького и дружного коллектива решает выиграть, несмотря на то, что дома у них бранятся жены, не пускают после сегодняшнего поражения тренироваться, а соседи подзуживают и что надо огород копать, и дочку в пионерский лагерь везти, и надо у домны стоять.


Немногие для вечности живут…

Эмоциональный настрой лирики Мандельштама преисполнен тем, что критики называли «душевной неуютностью». И акцентированная простота повседневных мелочей, из которых он выстраивал свою поэтическую реальность, лишь подчеркивает тоску и беспокойство незаурядного человека, которому выпало на долю жить в «перевернутом мире». В это издание вошли как хорошо знакомые, так и менее известные широкому кругу читателей стихи русского поэта. Оно включает прижизненные поэтические сборники автора («Камень», «Tristia», «Стихи 1921–1925»), стихи 1930–1937 годов, объединенные хронологически, а также стихотворения, не вошедшие в собрания. Помимо стихотворений, в книгу вошли автобиографическая проза и статьи: «Шум времени», «Путешествие в Армению», «Письмо о русской поэзии», «Литературная Москва» и др.


Сестра напрокат

«Это старая история, которая вечно… Впрочем, я должен оговориться: она не только может быть „вечно… новою“, но и не может – я глубоко убежден в этом – даже повториться в наше время…».