Мать беспорядка - [4]

. 15 мая – воспользовавшись как предлогом срывом заседания Коммуны – «меньшинство» (21 человек, к которым позже присоединился Б. Малон) выступило с официальной декларацией (опубликованной в газетах 16-го), где заявило о своем выходе из Коммуны и намерении «удалиться в округа». Это было публичным сообщением о расколе. Декларация «меньшинства» вызвала потрясение: массовую растерянность у рядовых коммунаров, восторг версальской прессы, радость буржуазных кругов в Париже, тут же ставших требовать через свою печать новых выборов в Коммуну[33]. И хотя «меньшинство» не выполнило своей угрозы и не ушло, ущерб репутации Коммуны был так велик, что, по мнению Лиссагарэ, «покончил с авторитетом Коммуны»[34]. А по мнению О.Л. Вайнштейна, декларация «меньшинства» спровоцировала фактический распад Совета Коммуны (который последний раз собрался 21 мая) и дезорганизацию в последующие дни[35]. По свидетельству Рошфора, Тьер, узнав о расколе Коммуны, «ликовал» – и «уже считал себя господином Парижа», начав подготовку к решающему штурму города[36].

Безусловно, большой удар по единству коммунаров и репутации Коммуны нанесли после этого прудонистские газеты, атаковавшие «большинство» с невиданным ожесточением. Так, «La Sociale» опубликовала 16 мая статью «Подлецы», где призывала Росселя к военному перевороту, требовала ареста и расстрела ЦК Национальной гвардии и Комитета общественного спасения. 19 мая «La Commune» назвала «большинство» «кровавыми шутами» и потребовала расстрелять и Комитет общественного спасения, и Комиссию общественной безопасности. После таких статей, далеко превосходящих по резкости то, что писала буржуазная парижская пресса, газеты были закрыты Коммуной, что, естественно, тоже не прибавило ей авторитета[37].

Неоякобинцы передоверили вопросы экономики социалистам[38], но прудонисты, называя вещи своими именами, провалили социально-экономическую политику Коммуны. Как заметил Ст. Мендельсон, даже само название Комиссии труда, промышленности и обмена («министерства экономики» Коммуны) было откровенно прудонистским[39]. Прудонистская доктрина ставила в центр экономики не производство, а именно обмен, и потому выходом из противоречий капитализма называла «взаимность услуг» (мютюэлизм), бессудный кредит, кооперативы и «свободный договор» между работником и работодателем – без покушения на собственность последнего. Эти идеи прудонисты последовательно пытались воплотить в социально-экономической политике Коммуны, считая, видимо, предыдущий негативный опыт воплощения идей Прудона на практике (крах его «Народного банка») случайностью.

Руководствуясь прудонистской догмой о неприкосновенности собственности (и тем более банковских фондов как основы «организации кредита и обмена»), а также и потому, что прудонисты считали Коммуну лишь коммунальным самоуправлением, Парижская Коммуна не только не национализировала Французский банк, но даже не назначила новое руководство, ограничившись посылкой в банк делегатом прудониста Ш. Белэ, которого во всем поддерживал делегат финансов прудонист Ф. Журд. Во Французском банке лежало 3 млрд франков, Белэ получил в банке за все время Коммуны 16 млн франков (в основном с муниципального счета Парижа; когда деньги на счету иссякли, он с унижениями получал кредиты – под залог городского имущества! – на суммы, гораздо меньше требовавшихся, что нанесло тяжелый удар по социальным программам Коммуны). В то же время Французский банк беспрепятственно предоставил правительству Тьера 267 млн франков, то есть в 15 раз больше, чем Коммуне![40]

Более того, когда 12 мая бланкисты из Комитета общественной безопасности силами батальона Национальной гвардии и двух отрядов добровольцев попытались занять банк, Белэ добился ухода отрядов[41]. Правительство Тьера оценило эти действия: после разгрома Коммуны Белэ был освобожден от наказания, получил пропуск и беспрепятственно выехал в Швейцарию[42].

Как справедливо – с нескрываемой горечью – сказал Лиссагарэ, даже в Версале «капиталистическая крепость» (Французский банк) не имела таких защитников, какими оказались прудонисты[43].

Прудонисты таким образом посадили Коммуну на голодный паек, сорвали финансирование социальных реформ и заставили отказаться от пересмотра налоговой политики в интересах трудящихся (то есть своей социальной базы) и свести к минимуму социальные выплаты[44]. Между тем в результате войны с пруссаками и осады большинство предприятий Парижа остановилось, в городе была чудовищная безработица, из 600 тыс. парижских рабочих и ремесленников работу имело всего 114 тыс. (в том числе 62 тыс. женщин); Коммуна вынуждена была полностью содержать самое меньшее 300–350 тыс. человек, не считая муниципальных служащих и т.п.[45] Кроме того, отказ от контроля над Французским банком сделал заранее бесперспективными переговоры Коммуны с пруссаками: немецкая сторона знала, что у Коммуны нет реальной возможности выплатить хотя бы часть контрибуции[46].

Эта, основанная на прудонистских догмах, политика Парижской Коммуны по отношению к Французскому банку справедливо считается одной из главных причин гибели Коммуны – с 1872 г., когда об этом написал Энгельс, прямо возложивший вину на прудонистов