Мастейн. Автобиография иконы хеви-метала - [14]

Metallica отстраивает звук перед концертом в Сан-Франциско, март 1983-го. Фотография Брайана Лью

Разумеется, очень быстро ситуация ухудшилась. Бочонок забрали, и он стал катиться по холму, лязгая и грохоча, ударяясь о камни и пробуждая всех на территории лагеря. Наконец, бочонок перестал катиться, упав в речку.

Твою мать…

И вдруг наши маленькие приключения превратились в «Пятницу 13-е». Преступники (Тупой и еще тупее) остались на свободе, пытаясь общаться с нами при помощи криков и свиста птиц, а остальных окружили байкеры и держали нас в качестве заложников в задней части кузова. В конечном итоге соглашение было достигнуто (мы отыграли еще один сет), бочку пришлось вернуть, и все остались живы. Однако к тому моменту, как мы вернулись домой, кое-что изменилось. Это было как в том эпизоде из фильма «Почти знаменит», когда во время полета после выступления в конце тура группа пережила ужасную турбулентность, и всех тошнит, все измождены, и понятно, что конец не за горами.

Вот так я себя чувствовал. Больше группе Panic мне было дать нечего. Как и им мне.

* * *

Спустя несколько недель я листал местную новостную газету Recycler, как вдруг наткнулся на рекламное объявление еще безымянной группы, искавшей гитариста. Ничего необычного – в газете еженедельно была куча таких объявлений; она рекомендовалась каждому начинающему музыканту в Южной Калифорнии. Лишь единицы вызывали мой интерес, во многом потому, что у меня совершенно не было желания работать на дядю в чьей-то группе. Я знал, что гитарист я довольно хороший; а еще начал понимать, что мне нравится быть во главе. Быть ведомым – не для меня.

Но одно объявление меня действительно заинтересовало, поскольку впервые упоминалась не одна или две, а целых три мои любимых группы. Первой была Iron Maiden. И в этом не было ничего особенного – как можно играть металл и не котировать Iron Maiden? Вторыми были Motörhead. И здесь тоже ничего особенного. Однако третья банда называлась Budgie. Как только я увидел это название в газете, сердце забилось. С музыкой Budgie, новаторской группой из Уэльса, – фактически в некоторых кругах они считались первой хеви-метал-группой – как-то вечером за пару лет до этого меня познакомили, когда я ехал автостопом по шоссе вдоль побережья. Водитель работал на радиостанции в Лос-Анджелесе[9]. Нормальный парень. Поделился метаквалоном, врубил музыку на всю катушку и в какой-то момент, узнав, что я играю на гитаре, улыбнулся и сказал: «Чувак, ты должен послушать этих ребят!» Затем вставил кассету Budgie.

Мне сразу же снесло крышу. Скорость и мощь музыки, не лишенной мелодии – ничего подобного я еще не слышал.

И вот я читаю газету Recycler, размышляю, чем дальше заняться в жизни, и тут словно пришло некое послание.

Budgie!

В тот же день я позвонил по объявлению.

– Здарова, чувак. Я ищу Ларса.

– Ты его нашел, – у парня был странный акцент, и я никак не мог понять, откуда он. А еще очень юный голос.

– Я по объявлению. Гитариста ищешь?

– Ага…

– Ну, я знаю Motörhead и Iron Maiden, – сказал я, – и Budgie мне нравятся.

В трубке возникла пауза.

– Охуеть, чувак! Ты знаешь Budgie?!

Больше его ничего не волновало. Видишь ли, Ларс Ульрих, паренек (и да, как я вскоре узнал, он действительно был еще совсем пацаном) на другом конце провода, был заядлым коллекционером музыки Новой волны британского хеви-метала (НВБХМ). И назвав ему группу, которая находилась на передовой всего музыкального движения, я был принят за своего. Дело в том, что я поначалу даже не осознавал, что Budgie занимали столь значимое место в этом мире; мне просто нравилась их музыка. И Ларс уважал мои вкусы, и это лишний раз доказывает, что глубоко в душе, много лет назад, мы с ним были единомышленниками.

Мы встретились через пару дней на квартире у Ларса в Ньюпорт-Бич. На самом деле это был дом его родителей – это я понял, только когда приехал. Пока ехал к нему, нахлынула ностальгия, поскольку Ларс жил в районе недалеко от места, где мама работала горничной, когда я был мелким. В какой-то момент, проехав по шоссе вдоль побережья, я встал на светофоре и понял, что если повернуть направо, то я заеду в Линда-Айл, где мама драила сортиры богачам. А если повернуть налево, то две минуты – и я у Ларса дома. Повернув, я вспомнил, что однажды, много-много лет назад, нацепил небольшую бабочку и белую рубашку, чтобы помочь, пока мама работала на фирму поставщика продуктов на закрытой вечеринке в этом же самом районе.

Можно лишь представить, о чем я думал, когда припарковался на своей старой «Мазде» RX-7, чей проржавевший глушитель гремел так сильно, что я думал, сейчас треснут стекла:

«Чертов мажор…»

Отец Ларса, Торбин Ульрих, был бывшим профессиональным теннисистом, пользовался некоторой известностью. Мать Ларса была домохозяйкой; я о ней так ничего и не узнал. Ларс родился в Дании. Неудивительно, что он стал играть в теннис в очень юном возрасте и был молодым дарованием. По-видимому, он приехал в Штаты с целью продвигать карьеру, но вскоре она отошла на второй план, когда парень не на шутку увлекся музыкой, а именно барабанами. В нашу первую встречу ни о чем этом я не знал. Знал лишь, что дверь тем утром мне открыл совсем молодой парень (мне было 20; а Ларсу не было еще и 18), и, безусловно, он был совершенно из другого мира, отличного от того, что я когда-то знал.