Мастерская пряток - [8]
Катю она посадила на руки и сетовала, что ничего приличного не привезла для девочек. Потом радостно вскинула свои прекрасные глаза, громко засмеялась и закружилась, обдав Лелю запахом духов. Дама вытащила из чемодана коробку конфет. На коробке красные розы и слова с нерусскими буквами.
Катя занялась конфетами, до которых была великой охотницей. А дама заговорила о непонятных вещах. Леля слышала о транспорте литературы, о Женеве и о том, как трудно было с этим транспортом приехать в Россию. Мария Петровна также что-то быстро ей рассказывала, жаловалась на шпиков и все спрашивала о здоровье Владимира Ильича.
Дама подошла к Марии Петровне и попросила:
— Выручай, родная… Меня от самой Твери взяли в клещи молодцы с квадратными лицами. Глаз не спускают. И на пароходе, на беду, их встретила. Как в песне — «сидим рядком и говорим ладком». По пути на берег не сходила, чтобы людей не провалить. Думаю, не арестовывают, потому что хотят связи установить. За мною ухлестывает жандармский офицер, это их пока сбивает с толку, но, думаю, к сожалению, ненадолго.
О ТОМ, КАК МАМА ВЫРУЧИЛА СВОЮ ПОДРУГУ
Каюта первого класса просторная. Стены отделаны полированным деревом. И вся в зеркалах. На окошке шелковые занавески. На полу ковер с большим ворсом, который поглощал шаги. Леля оробела, увидев себя сразу в нескольких зеркалах. Неужто она такая большая? И капор с вишенками на боку… И ленточки в косичках… Катя прижала к зеркалу лицо и смеялась, разглядывая свой расплюснутый нос.
Эссен ловким движением поплотнее задвинула шторы на оконце, словно от холодного ветра.
— Ты в каютах первого класса разъезжаешь. Молодец… И туалеты парижские, — удовлетворенно заметила Мария Петровна. — Один человек, весьма осведомленный в делах, мне сказывал, что в полиции ты известна под кличкой Шикарная… Кстати, пришла депеша в жандармское управление, там предупреждают о появлении Шикарной, опасной революционерки. Точный текст депеши, разумеется, не знаю, но смысл ее примерно таков: «Мария Эссен, возраст 27 лет. Особая примета — необыкновенно красива, прекрасно одевается, среднего роста. Имеет золотистые волосы, огромные серые глаза, великолепно говорит по-французски». И далее: «При аресте следует соблюдать величайшую осторожность — великолепно стреляет!» — И с грустью заметила: — Вот какие пироги… Конечно, светский лоск — дело хорошее, он в некотором роде и неприступность создает, но тебе нужно будет менять облик.
Дама вскинула глаза и покачала головой.
— Только этого мне не хватало! Конечно, каюта первого класса и французский язык сбивают шпиков с толку, да и я привыкла к такому камуфляжу. К такой барыне, как я, прежде чем подойти и спросить паспорт, жандарму нужно хорошенько подумать. Да и паспорта у меня все больше дворянские. На сегодняшний день малость сплоховала, паспорт — из купеческого сословия. Но зато какой! Железка! Папа в Киеве — купец первой гильдии. Миллионщик! За таким паспортом я себя чувствую, как за каменной стеной. Коли паспорт захотят в полиции проверить, пожалуйста! Все совпадает… Проверят и получат подтверждение.
— Миллионщик?! — переспросила Мария Петровна и усмехнулась краем губ.
— Да, да… паспорт мне достали в подполье. Его какая-то девица пожертвовала для революции… Паспорт не фальшивка, а подлинный, железка, — снова повторила Эссен, явно гордясь своим паспортом. — Конечно, он во многом надежнее фальшивки. — Вздохнула и с огорчением прибавила: — Спасибо, что о донесении предупредила… Придется думать, как жить дальше.
— Чтобы тебя повеселить, скажу: в оперативной сводке меня жандармы окрестили гусыней. Взяли женщину и обозвали гусыней. Дела… И действительно, ростом не вышла, полнота — мой крест, да при случае еще полнее становлюсь… — Мария Петровна понизила голос до шепота: — Литературу на себе по пуду таскаю… Возьмешь такой груз и идешь по Саратову, покачиваясь. И важность и плавность — гусиная. Вот и прозвали гусыней… — Мария Петровна засмеялась, полные щеки ее тряслись.
Леля внимательно слушала. Взрослые зря думают, что дети не все понимают. Вот и при ней, как при несмышленыше, разговаривают, словно она — пустосмешка Катя. И все же зачем маме нужно носить на себе книги по пуду? Думала, думала и понять не могла. За кличку Гусыня, которую дали маме, искренне обиделась. И представилось, как гусыня — толстая, с красными лапами, с длинной шеей — ходит и задыхается от жира. И вечно шипит, противно вытягивая шею, да еще старается ухватить за платье девочек. А вот тетя, которая сейчас громко смеялась, — красавица из красавиц, и ее можно сравнить только с куклой Жужу. Тетя показалась ей знакомой, это Леля поняла только сейчас, куклу напоминала. И глаза огромные в черных ресницах, и губы красные, и румянец во всю щеку. И волосы золотистые в локонах. Жаль, что много слов по-французски произносит. Мама недавно начала заниматься с ней французским, и Леля мало что знала. И все же решила: «Вот вырасту и буду, как тетя, красивая и гордая». Леля выпрямилась, поджала губки и стала, как ей казалось, совершенно взрослой.
Между тем взрослая тетя хохотала. Обняла свою подругу, маму Лели, закружила ее, натыкаясь на вещи. Упала на мягкий диванчик и хохотала. Обхватила руками живот и покатывалась, вытирая слезившиеся от смеха глаза. И такая стала простая и близкая, что Леля, дикарка по природе, подошла поближе. Тетя тут же посадила ее на колени и стала целовать. Леля была не большой охотницей до всяких нежностей и старалась выбраться из объятий. Тут подскочила Катя, измазанная шоколадом, и навалилась на тетю. Тетя прижала девочек к себе и получилась настоящая куча мала. И все они громко смеялись. У тети слетела с головы шляпка, и Катя принялась ее напяливать на курносое лицо. Теперь уже смеялась и мама. Потом мама поднесла часы на длинной цепочке к глазам, щелкнула крышкой и воскликнула:
