Мастерская дьявола - [31]

И наконец меня осеняет… ну да, точно такие же бледные люди, искореженные внутренней болью, приходили к нам, да, конечно, это нароискательницы… вот девушка кладет на стол пряжку, у нее жесткий взгляд, но когда она смотрит на Кагана, ее глаза чуть теплеют.

Каган поворачивается, и мы следуем за ним, изгвазданные парни, девушки из ямы… мы высоко поднимаем ноги, грязь вокруг нас так и брызжет, а мы идем к тому столбу, где гудит генератор. И там я вижу других людей, стоящих или сидящих на ящиках и на скамьях. Молодежь. Работники Кагана.

И он начинает говорить, обращаясь к ним и ко мне.

Он взобрался на ящик и протянул обе руки в глубь пещеры… или как назвать то место, где мы находимся… как будто ощупывая пальцами ту грань, до которой доходит слабый свет лампочек и за которой простирается тьма.

— Теперь нам предстоит снять самый последний слой, — говорит Каган, возвышаясь на ящике в резиновых сапогах и, будто какой-то страшный колдун, простирая руки в темноту. Его слушают стоя, у кого-то в руках кирка, у кого-то — лопата, и никто не кашлянет, не шаркнет ногой… Сейчас Каган говорит уже в полную силу, и его могучий голос разносится по всему подземелью. — Да, теперь мы будем копать глину, копать там, где тираны заставляли ваших родителей, ваших дедушек и бабушек, вставать на колени. Вы знаете, что о белорусах, которые убивали белорусов, эта власть не дает и пискнуть. Но мы проломим эту стену молчания! Забыть об ужасах прошлого — это значит принять и новое зло, — взывает Каган к молодежи.

И вдруг он выхватывает у одной девушки, стоящей ближе всех к нему, и показывает остальным совочек, который она держала в руке.

— Видите? Довольно копнуть землю — и дом тирана рухнет! — восклицает он.

Девушке нравится, что Каган выбрал именно ее, хотя она немного стесняется.

Каган спрыгивает с ящика.

Встав рядом со мной, он хватает меня за руку.

— Ваша работа в Европе, ваши свято хранимые места погребения, которые люди могут свободно посещать, служат нам примером, уважаемый коллега, — произносит он во всеуслышание, не переставая трясти мою руку. — Терезин есть в любой энциклопедии, в любом учебнике, — продолжает он, обращаясь уже только ко мне. — Мы тоже хотим занять свое место на карте мира. И верим, что вы нам в этом поможете.

Каган потрясает моей рукой, его люди наблюдают за нашим братанием, и тут раздается пронзительный, терзающий нервы звук. Сирена. Прерывистый вой сирены, от которого начинают мигать все эти желтые лампочки.

Тревога.

Замерев в оцепенении совсем ненадолго, все вокруг разом задвигались, некоторые бросаются в темноту, но меня Каган тащит к палатке, и я не сопротивляюсь, так как в этот момент вижу, как Марушка отгибает уголок брезентового полога… мы залезаем внутрь, Каган, пошарив внизу, поднимает деревянную крышку люка, там ступеньки, слабо подсвеченные лампочками, мы молча спускаемся по лестнице, Марушка сразу за мной, за нами следуют остальные.

Затем я иду за Каганом по длинному тоннелю — и вот мы, наклонив головы, наконец выходим к поезду. Маленькому составу из вагонеток, как будто предназначенному для детей.

Каган, Марушка и я садимся в одну из вагонеток, к нам еще втискиваются какой-то парень и две девушки, запыхавшиеся, измазанные глиной, за ними из тоннеля поодиночке выходят другие и тоже садятся в вагонетки. Соседняя с нами заполнена закрытыми деревянными ящиками. Каган тихонько посмеивается.

— Знали ли вы, коллега, что есть страны, где археолог может выглядеть как Индиана Джонс, хо-хо-хо?

И мы поехали. Вагонетки местами малость дребезжат; медленно, но верно мы продвигаемся вперед. Не понимаю, как такое не пришло в голову нам в Терезине! Такой замечательный поезд. На нем могли бы ездить, к примеру, пожилые туристы. От Музея на кладбище к крепостным стенам. И дети! Они бы так не выматывались…

— Куда мы едем? — спрашиваю я сидящего рядом Кагана.

— В штаб партии. Нашей оппозиционной партии. Там мы собираем наши находки, — отвечает он.

— А это не опасно? — осведомляюсь я, засомневавшись.

— В нашем проекте заинтересованы и оппозиция, и власти. Вашей миссии здесь ничто не угрожает, — наклоняется ко мне Каган. Я не вижу его лица, но вонь от его резинового плаща ударяет мне в нос.

— И где же штаб вашей партии?

— В Минске.

Ну да, где же еще, думаю я. Мне уже хочется в какое-нибудь другое место. Но если бы я знал, где скоро окажусь, сидел бы на скамье вагонетки как пришитый!

Последний слабый огонек исчез за поворотом тоннеля. Мы погружаемся в кромешную тьму и холод. Мне хочется взять Марушку за руку, но не могу же я шарить тут ощупью вокруг себя, так что от моей идеи приходится отказаться. А полной темноте вокруг я на самом деле рад, она позволяет мне избавиться от сгустков крови в носу. Прилюдно я бы постеснялся.

Потом я сую руку в карман и вынимаю «Паучка». Перекладываю его в один из своих чудесных ботинок, в носок, и еще пальцами ощупываю там эту маленькую вещицу. Мы медленно движемся в непроглядной тьме и молчим. Да и о чем говорить? И так ясно, что за нами гонятся.

10.

Когда в конце концов показался свет, вагонетки со скрипом остановились. Мы выходим. Опять тесный тоннель и очередная деревянная лестница. Поднимаемся, Каган первым, кто-то наверху придерживает крышку люка. Мы в доме. Голые деревянные стены, высокий потолок. Никакой мебели, одни ящики. Повсюду ящики, новые, пахнущие деревом, и старые, покореженные, от которых несет засохшей грязью. Все с заколоченными крышками. Каган здоровается с группкой мужчин и женщин… дружеские объятия. Я жду Марушку — и тут замечаю его. Отделившись от остальных, он движется в мою сторону.