Мастерская дьявола - [25]

— Вот как!

— В Праге я училась на специалиста в сфере туризма и услуг. Поэтому я знаю чешский.

— Интересно.

— Ты будешь еще есть?

— Да.

— Тогда поскорее, а потом пойдем.

— Куда?

— Увидишь.

— Там будет Алекс?

— Увидишь.

Она встала, отодвинув стул. Взяла свою сумку и перекинула ее через плечо. Я пошел за ней, покосился на столик, где сидели девушки, но их там уже не было, испарились. На уголке ее сумки я замечаю значок красного креста. Ясно, медсестра. И этот ее Алекс — медик, все совпало.

Мы выходим на огромную широкую улицу перед гостиницей. Солдат уже нет. На тротуарах местами лежит легкий снежок.

Я не то чтобы затрясся от холода, но все-таки налетевший ветер был ледяной. На Марушке поверх формы зеленая шинель с погонами. Кожаные сапоги, как и на мне. Рыжие волосы она прячет под беретом. Я благодарен Алексу. Ясное дело, за нее. И за одежду, которую он мне приготовил. Может, это его шмотки? У нас почти одинаковые фигуры.

Да, свитер, куртка — все это мне здорово подходит.

Мой спортивный костюм, зубная щетка и пара вещей от тетушек — все это сгорело в «Комениуме». Остальное я бросил в туалете в аэропорту.

У меня всегда было совсем немного собственных вещей. Да и сейчас вообще-то есть всего одна. «Паучок». Я грею в кармане брюк блестящую металлическую штучку, мы шагаем по городу, и нам тепло.

— Это проспект Героев[10], — машет рукой Марушка, и мой взгляд скользит по необозримой улице, которой, кажется, не будет конца.

Дома на этом проспекте Героев украшали огромные цветные портреты офицеров. Фуражки, погоны, медали и все такое. Высотой этажей в шесть, прикидываю я. Папе бы тут понравилось. Но я не могу удержаться от смеха.

В каждом из этих домов могли бы легко разместиться все жители нашего разрушенного городка со своими кошками, собаками и козами. Весь наш сквот. Мастерские радости и все прочее.

Мостовую проспекта Героев покрывает истоптанная грязь со снегом, танки всё здесь превратили в месиво, звуки военного оркестра доносятся теперь уже издалека, пробиваясь сквозь хлопья снега. Вьюжит.

— Мы идем к Марку Исааковичу Кагану, — объявляет Марушка.

Мне-то что до этого, думаю я про себя, мне все равно. А вышагивать рядом с ней по огромному чужому городу мне нравится.

— Марушка!

— Что?

— Мне так хорошо!

— Хочешь еще? — она нашаривает в сумке таблетки, и мы оба берем по одной. — Дорога была долгая, — говорит Марушка.

— А куда идем-то?

— В Музей.

— Здорово! Музей — это то, что надо!

— Не ори. Здесь никто не кричит.

— Извини.

Я рад, что она ведет меня. Не так, как в аэропорту — по коридорам в наручниках. Сейчас она ведет меня лишь плавным покачиванием своих бедер. Я шагаю рядом. Это настоящее наслаждение! Я поскальзываюсь, чуть ли не шлепаюсь на землю.

Ну да, местами тут на тротуаре попадаются куски льда. Но, если не считать этого льда и комьев грязи со снегом, все эти длиннющие улицы, по которым мы идем, чистые. Не то что в Праге, не говоря уже о разбитом Терезине.

Мы сворачиваем с проспекта Героев, Марушка объясняет, как называется каждая очередная улица, но у меня это сразу же вылетает из головы, они здесь все одинаковые: проезжая часть, широкие тротуары, огромные дома, наверху то тут, то там кумачовые транспаранты. Перед первым из них я замедляю шаг, вспоминая Терезин: похожий я видел там незадолго до своей отсидки.

На некоторых транспарантах были желтые звезды, кое-где мелькали красные флаги. Эти яркие пятна несколько оживляли серые улицы.

Гуляки не фланируют тут толпами по проспектам, на фоне грандиозных построек пешеходы кажутся совсем маленькими. Я вспоминаю причудливо извивающиеся пражские улицы, здесь же все просматривается далеко вперед, прохожих можно по пальцам пересчитать. Мы идем мимо очередного монументального дворца — матовая желтизна здания теряется в вышине, в снежных хлопьях.

— Марушка, подожди!

Я задираю голову: раньше мне ничего подобного видеть не доводилось.

— Тебе здесь нравится? — спрашивает Марушка, останавливаясь.

— Да!

— А видел бы ты Дворец телевидения на Коммунистической улице! Или Дворец сухопутных войск, то-то бы впечатлился!

— А это что?

У меня деревенеет затылок.

— Это? Дворец Центрального комитета партии. Но ты не думай, Дворец КГБ нисколько ему не уступает!

На углу улицы собралась толпа. Парни в куртках с капюшонами, как у меня, на некоторых — смешные ушанки или огромные меховые шапки. Такие я точно не стал бы носить. Толпа рассыпается, движется по обеим сторонам улицы. Марушка останавливается.

Слышатся крики, хлопки — это петарды. На обледеневшем тротуаре мы не одиноки. Уже подоспели и другие прохожие, смотрят, как и мы, на толпу. Некоторые заметно нервничают. Пожилая женщина в цветастом платке и с сумками в обеих руках подходит к Марушке, ставит сумки наземь и почтительно говорит ей что-то. Марушка кивает, показывает на толпу, после чего женщина подхватывает свои сумки и проворно семенит в ту сторону.

— Что ей было надо?

— Спрашивала, можно ли пройти.

— Решила, что ты из полиции, да?

И тут я слышу голос из мегафона, который предлагает немедленно разойтись, это-то я разбираю.

Они бегут нам навстречу, как видно, прорвавшись сквозь толпу, молодцы со щитами и дубинками, один из них, поравнявшись с женщиной, которую Марушка отправила в эту толчею, легонько взмахивает рукой — и та, теряя сумки, растягивается на льду.