Мастерская дьявола - [22]

Я должен стереть все свои отпечатки с компьютера, с клавиатуры, по которой я лупил все эти дни и ночи, я не хочу больше в тюрьму, я больше не выдержу, всюду валяются блокноты, диски и всякое разное барахло, со всего этого я не смогу стереть свои отпечатки, просто не успею — что ж, ладно, значит… я достаю из-под стола бутылку спиртового растворителя и выбегаю в коридор, где-то тут тетушки держали кое-что для уборки, я хватаю все эти химические средства и бутылку технического спирта… только одну вещь я забираю со стола и сую в карман, это кусок бумаги, обрывок блестящего конверта, который я здесь оставил, на нем американский адрес пана Мары… Правда, я никогда не играл в эту игру и вряд ли стану, думаю я… и, сорвав ногтями пробку с бутылки, обливаю все подряд, щелк — и пламя взмывает вверх, какой же я идиот, у меня на руках горят волосинки, кисти мигом опаляет, от боли у меня аж желудок сжимается… пластмасса тоже плавится, огонь ползет по нарам, просто не верится, древесина закручивается спиралью, и… бах! Это взорвалась бутыль, раскаленные мелкие осколки летят во все стороны, а когда я опять открываю глаза, языки пламени уже вгрызаются в деревянные койки, дерево трещит, я натыкаюсь на стол, вслепую двигаюсь по комнате, поскальзываюсь на одеяле, вокруг полно дыма, чье-то хныканье или стон пугает меня, из-под одеяла высовывается рука, залитое слезами лицо, очки… «Уходи!» — хочу крикнуть я, но тоже только скулю; я гоню Рольфа перед собой, он ползет на четвереньках, через него не переступить… мою спину обдает жаром, я даю Рольфу пинка, он поднимается, скачет на одной ноге, я выталкиваю его в коридор, тут сплошной дым, мы начинаем задыхаться, Рольф рвется обратно, хватается за дверь, жестикулирует, я не слышу его, не понимаю… «Есть там кто?» — спрашиваю я, захлебываясь кашлем, мы уже почти на улице… его глаза полны ужаса, у меня по лицу тоже текут слезы, всё в дыму — поздно, если кто-то и остался внутри, уже поздно, мы оба это знаем, я выпихиваю его наружу и сам выпрыгиваю следом, его мотает из стороны в сторону, идиот, он же бежит в одних трусах прямо к ним в руки, еще минута — и они его схватят, наверняка схватят…

Я вжался в камни, то и дело оглядываясь на вход в «Комениум», как будто ждал: выберется еще кто-то наружу? Надо было с самого начала осмотреть помещение с нарами — вот что только что дошло до меня! Острый камень врезался мне в спину, но я не шелохнулся.

Голоса приближались. Парни в пластиковых касках и оранжевых жилетах бродили среди развалин, гасили язычки пламени, крючьями сбрасывали на землю обломки. До «Комениума» они еще не добрались. Меня им не найти, думал я. Ничего у них не выйдет. Я сливался с грудой развалин, с дымящимися остатками построек. По пыли, усеянной осколками кирпича, тянулись многочисленные следы шин и гусениц.

Саре, должно быть, вкололи успокоительное, чтобы не буйствовала, ее так просто в машину не запихнешь, ясное дело.

Под слоем пыли и золы, что въелись в опаленную кожу на руках, ныло обгоревшее мясо. Ничего серьезного, надо только зализать раны, не жалея слюны. И тут меня пробрал такой страх, такой испуг, что я даже задрожал, шаря обожженными пальцами по карманам. Уф, он тут, со мной. Мой «Паучок».

И ключ от ячейки в камере хранения аэропорта тоже.

Там ты найдешь шапку, куртку, теплые ботинки, носки и брюки, объяснял мне Алекс, словно какому-нибудь ребенку у новогодней елки.

У нас холодно, добавил он.

Связной — кто именно, пока не решено, — будет ждать тебя в пражском аэропорту. В полнолуние, уточнил Алекс.

В другое время к нам ничего не летает, заметил он со смешком.

Я дополз по козьей тропе до ложбины между кустами и остался там. К вечеру туда подтянулись и другие. Пожар пришелся большинству из этой братии по душе: наверное, потому, что это было нечто новое. Кто-то смазал мои обожженные руки мазью. В свое время они разворовали военные склады, и мазь была оттуда. От нее так и разило армией. И она холодила.

Когда слепой прыгнул мне на спину и стал колошматить меня за то, что я будто бы отвел на виселицу его брата, остальные только смеялись, стаскивая его с моих плеч.

Тут это все о тебе болтают, сказал мне Енда Кус, не обращай внимания, они просто выпендриваются. «А хоть бы и так, что с того? — прикрикнул он на всех. — Отвел так отвел. Он же зэком был, его заставили этим заниматься, что ему оставалось? Вы бы на его месте то же самое делали».

Они еще немного поворчали, а потом кто-то открыл очередную бутыль. Таких, похоже, у них было припрятано несметное множество. Тоже из армейских запасов.

Если я останусь жить с ними под землей, они меня примут.

Я жду полнолуния, когда лик луны округлится, как у Марушки.

В яме под откосом мне было хорошо, руки у меня заживали. Иногда в этой яме ночевал и Каминек.

Бездомные приносили новости. Да, тебя ищут, кхе-кхе-кхе, злорадствовали они: им нравилось, что я был им обязан.

А Лебо?

— Сбежал со своей шведской кошкой, не зря же он ее трахал, — говорит кто-то в яме. — Ох уж этот старый Лебо! Валяются теперь где-то на Карибах, ха-ха! Лебо никто не достанет.

— Врешь, падла, Лебо первым по башке огрели! Я видел его в скорой, — спорит другой. — Весь в кровище и забинтованный!