Мастера русского стихотворного перевода. Том 1 - [73]

Шрифт
Интервал

Когда, без низких просьб, твоей пощады весть
Ей хочется скорей в глазах твоих прочесть,
И, косы распустив, открыв уста, без речи,
Как будто невзначай приобнажая плечи,
По-видимому, вновь еще сильней любя,
Она возводит взор молящий на тебя, —
Ты б вмиг, чтобы ее избавить от терзаний,
Прощенье пролил ей потоками лобзаний.

Огюст Барбье

213. Дант
Дант! Старый гибеллин! Пред этой маской, снятой,
Страдалец, с твоего бессмертного лица,
Я робко прохожу, и, трепетом объятый,
Я, мнится, вижу всю судьбу и жизнь певца:
Так сила гения и злая сила рока
Вожгла свою печать в твой строгий лик глубоко.
Под узкой шапочкой, вдоль твоего чела,
Чертою резкою морщина пролегла:
Зачем морщина та углублена так едко?
Бессонниц ли она иль времени отметка?
Не в униженье ли проклятий страшный гул,
Изгнанник, ты навек в устах своих замкнул?
Не должен ли твоих последних мыслей сшибки
В улыбке уст твоих я видеть и следить?
Недаром к сим устам язвительность улыбки
Смерть собственной рукой решилась пригвоздить!
Иль это над людьми усмешка сожаленья?
О, смейся: гордый смех сурового презренья
К ничтожеству земли — тебе приличен, Дант.
Родился в знойной ты Флоренции, гигант,
Где острые кремни родной тебе дороги
От самых детских дней тебе язвили ноги;
Где часто видел ты, как при сияньи дня
Разыгрывалась вдруг свирепая резня
И в схватках партии успехами менялись —
Те падали во прах, другие поднимались.
Ты тридцать лет смотрел на адские костры,
Где тлело столько жертв той огненной поры,—
И было для твоих сограждан жалких слово
«Отечество» — лишь звук; его, взяв с ветра, снова
Бросали на ветер. — И в наши дни вполне
Твое страдание, о Дант, понятно мне;
Понятно, отчего столь злобными глазами
Смотрел ты на людей, гнушаясь их делами,
И, ненависти злой нося в душе ядро,
Так желчью пропитал ты сердце и перо:
По нравам ты своей Флоренции родимой,
Художник, начертал рукой неумолимой
Картину страшную всей нечисти земной
С такою верностью и мощию такой,
Что дети малые, когда скитальцем бедным
Ты мимо шел, с челом зеленовато-бледным,
Подавленный своей смертельною тоской,
Под гнетом твоего пронзительного взгляда
Шептали: «Вот он! вот — вернувшийся из ада!»
1856 (?)
214. Собачий пир
Когда взошла заря и страшный день багровый,
     Народный день настал,
Когда гудел набат и крупный дождь свинцовый
     По улицам хлестал,
Когда Париж взревел, когда народ воспрянул
     И малый стал велик,
Когда в ответ на гул старинных пушек грянул
     Свободы звучный клик, —
Конечно, не было там видно ловко сшитых
     Мундиров наших дней, —
Там действовал напор лохмотьями прикрытых,
     Запачканных людей,
Чернь грязною рукой там ружья заряжала,
     И закопченным ртом,
В пороховом дыму, там сволочь восклицала:
      «………Умрем!»
А эти баловни в натянутых перчатках,
     С батистовым бельем,
Женоподобные, в корсетах на подкладках,
     Там были ль под ружьем?
Нет! их там не было, когда, всё низвергая
     И сквозь картечь стремясь,
Та чернь великая и сволочь та святая
     К бессмертию неслась.
А те господчики, боясь громов и блеску
     И слыша грозный рев,
Дрожали где-нибудь вдали, за занавеской
     На корточки присев.
Их не было в виду, их не было в помине
     Средь общей свалки там,
Затем, что, видите ль, свобода не графиня
     И не из модных дам,
Которые, нося на истощенном лике
     Румян карминных слой,
Готовы в обморок упасть при первом крике,
     Под первою пальбой;
Свобода — женщина с упругой, мощной грудью,
     С загаром на щеке,
С зажженным фитилем, приложенным к орудью,
     В дымящейся руке;
Свобода — женщина с широким, твердым шагом,
     Со взором огневым,
Под гордо веющим по ветру красным флагом,
     Под дымом боевым;
И голос у нее — не женственный сопрано:
     Ни жерл чугунных ряд,
Ни медь колоколов, ни шкура барабана
     Его не заглушат.
Свобода — женщина; но, в сладострастьи щедром
     Избранникам верна,
Могучих лишь одних к своим приемлет недрам
     Могучая жена.
Ей нравится плебей, окрепнувший в проклятьях,
     А не гнилая знать,
И в свежей кровию дымящихся объятьях
     Ей любо трепетать.
Когда-то ярая, как бешеная дева
     Явилась вдруг она,
Готовая дать плод от девственного чрева,
     Грядущая жена!
И гордо вдаль она, при криках исступленья,
     Свой простирала ход
И целые пять лет горячкой вожделенья
     Сжигала весь народ;
А после кинулась вдруг к палкам, к барабану
     И маркитанткой в стан
К двадцатилетнему явилась капитану:
      «Здорово, капитан!»
Да, это всё она! она, с отрадной речью,
     Являлась нам в стенах,
Избитых ядрами, испятнанных картечью,
     С улыбкой на устах;
Она — огонь в зрачках, в ланитах жизни краска,
     Дыханье горячо,
Лохмотья, нагота, трехцветная повязка
     Чрез голое плечо,
Она — в трехдневный срок французов жребий вынут!
     Она — венец долой!
Измята армия, трон скомкан, опрокинут
     Кремнем из мостовой!
И что же? о позор! Париж, столь благородный
     В кипеньи гневных сил,
Париж, где некогда великий вихрь народный
     Власть львиную сломил,
Париж, который весь гробницами уставлен
     Величий всех времен,
Париж, где камень стен пальбою продырявлен,
     Как рубище знамен,
Париж, отъявленный сын хартий, прокламаций,
     От головы до ног
Обвитый лаврами, апостол в деле наций,

Еще от автора Данте Алигьери
Божественная комедия

«Комедия», ставшая для потомков «божественной книгой» — одно из величайших художественных произведений, какие знает мир. Это энциклопедия знаний «моральных, естественных, философских, богословских», грандиозный синтез феодально-католического мировоззрения и столь же грандиозного прозрения развертывающейся в то время новой культуры. Огромный поэтический гений автора поставил комедию над эпохой, сделал ее достоянием веков.Перевод и примечания Михаила Леонидовича Лозинского.Иллюстрации Гюстова Доре.


Божественная комедия. Ад

«Божественная комедия. Ад» – первая часть шедевральной поэмы великого итальянского поэта эпохи Возрождения Данте Алигьери (итал. Dante Alighieri, 1265 – 1321).*** Заблудившись в дремучем лесу, Данте встречает поэта Вергилия и отправляется с ним в путешествие по загробному миру. И начинается оно с девяти кругов Ада, где поэты встречают всевозможных грешников – обманщиков, воров, насильников, убийц и самоубийц, еретиков, скупцов, чревоугодников и прочих – среди которых узнают многих исторических фигур. Все они страдают от разных мук в зависимости от грехов, но самые страшные – в последнем, девятом кругу, где находятся предатели… Две другие части этого гениального произведения – «Чистилище» и «Рай».


Видение суда

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Вампир

Хотя «Вампир» Д. Байрона совсем не закончен и, по сути, являетя лишь наброском, он представляет интерес не только, как классическое «готическое» призведение, но еще и потому что в нем главным героем становится тип «байронического» героя — загадочного и разачарованного в жизни.


Новая жизнь

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Манфред

Мистическая поэма английского поэта-романтика Джорджа Ноэла Гордона Байрона (1788–1824) о неуспокоившемся после смерти духе, стремящемся получить прощение и вернуть утерянную при жизни любовь.


Рекомендуем почитать
Лирика 30-х годов

Во второй том серии «Русская советская лирика» вошли стихи, написанные русскими поэтами в период 1930–1940 гг.Предлагаемая читателю антология — по сути первое издание лирики 30-х годов XX века — несомненно, поможет опровергнуть скептические мнения о поэзии того периода. Включенные в том стихи — лишь небольшая часть творческого наследия поэтов довоенных лет.


Серебряный век русской поэзии

На рубеже XIX и XX веков русская поэзия пережила новый подъем, который впоследствии был назван ее Серебряным веком. За три десятилетия (а столько времени ему отпустила история) появилось так много новых имен, было создано столько значительных произведений, изобретено такое множество поэтических приемов, что их вполне хватило бы на столетие. Это была эпоха творческой свободы и гениальных открытий. Блок, Брюсов, Ахматова, Мандельштам, Хлебников, Волошин, Маяковский, Есенин, Цветаева… Эти и другие поэты Серебряного века стали гордостью русской литературы и в то же время ее болью, потому что судьба большинства из них была трагичной, а произведения долгие годы замалчивались на родине.


Стихи поэтов Республики Корея

В предлагаемой подборке стихов современных поэтов Кореи в переводе Станислава Ли вы насладитесь удивительным феноменом вселенной, когда внутренний космос человека сливается с космосом внешним в пределах короткого стихотворения.


Орден куртуазных маньеристов

Орден куртуазных маньеристов создан в конце 1988 года Великим Магистром Вадимом Степанцевым, Великим Приором Андреем Добрыниным, Командором Дмитрием Быковым (вышел из Ордена в 1992 году), Архикардиналом Виктором Пеленягрэ (исключён в 2001 году по обвинению в плагиате), Великим Канцлером Александром Севастьяновым. Позднее в состав Ордена вошли Александр Скиба, Александр Тенишев, Александр Вулых. Согласно манифесту Ордена, «куртуазный маньеризм ставит своей целью выразить торжествующий гедонизм в изощрённейших образцах словесности» с тем, чтобы искусство поэзии было «возведено до высот восхитительной светской болтовни, каковой она была в салонах времён царствования Людовика-Солнце и позже, вплоть до печально знаменитой эпохи «вдовы» Робеспьера».