Мастера. Герань. Вильма - [111]
— Ох, да ведь у тебя не все дома! — перебила его Вильмина и Агнешкина мать. Сперва слова мастера пришлись ей по сердцу, но ей казалось, что он уже начинает заговариваться. Она всегда считала его малость трёхнутым и теперь снова об этом подумала. — Псих ты был, психом и останешься, хотя иной раз и бываешь чуточку прав!
— Чуточку прав! — Гульдан не рассердился, но и не дал сбить себя с толку. — Может, ты и верно подметила. Зернышко к зернышку, маковинка к маковинке, обождем еще несколько дней, чтобы достало на маковку!
И они стали ждать. Что было делать? Но мастеру и при этом каждый день приходилось убеждать Вильму, что нет смысла, даже просто бессмысленно идти куда-то вслепую.
— Да ведь не вслепую. — Вильма в свой черед убеждала его. — Речь-то о Штефане! О моем свояке, Агнешкином муже. Что касается меня, то я думаю и о нашем Имришко!
— Вильмушка, я хорошо это знаю. Но все равно надо подождать, ты всегда умела ждать.
— И теперь умею. Только что, если Штефан нас ждет? Что, если и Имришко ждет? Хоть они и в разных местах, но Штефан, может, и знает что-нибудь о нашем Имришко.
— Жандарм может знать. Он еще кое-что может. И знать, и сделать. Но ежели жандарм ждет, не будем все-таки торопиться к нему.
— Ведь это наша обязанность.
— А у него ее нет?
— И у него есть. Но с ним могло что-то случиться.
— С жандармом-то?
— Со Штефаном.
— А ну тебя! Жандарм может только поскользнуться. Может, он и поскользнулся, когда кого-нибудь хлестал по морде или, может, когда какого партизана, а то и нашего Имро, жахнул обушком по голове.
— Надо пойти туда!
— Сперва оттуда — сюда.
— Но ведь он не может.
— А думаешь, мы можем? Надо пока обождать. Хоть несколько дней. Хотя бы письма.
— Господи, а я разве не жду? Агнешка, что ли, не ждет? Да она уже изождалась вся! А где оно, ну где?! Где это письмо?!
— Я, что ли, должен знать? Пускай и она пишет.
— Да она только это и делает. Целыми днями пишет и целыми днями ждет. А мы тревожимся еще и о нашем Имришко.
— И о нем. Этот нам и впрямь задурил голову. Ну стоит ли сейчас куда-то налаживаться? Куда и зачем?! Ведь у нас сейчас сумасшедший дом! Стоит ли нынче куда-то бежать и искать того, кого даже письмо не находит, хотя оно и для жандарма? Пусть жандарм сперва наведет порядок! Тьфу ты пропасть, ведь он для того и поставлен! И он не один, не только ведь наш Штефан, есть и какие-то жандармские участки, даже управление. И он как раз там работает. Неужто жандармы и жандармское управление не могут защитить даже своего человека? Неужто, черт подери, если кто и откинет копыта, не найдется денег на письмо? На письмо или хотя бы на открытку с маркой для подчиненного, для товарища и для его горемычной жены?! Болтают: «За бога — народ и за народ — свободу»![46] Чихать на народ, чихать на свободу, раз тут даже свой человек, свой солдат, свой жандарм не может порядок навести, когда подлецу супротив подлецов приходит на помощь чужой, еще больший, считай наиподлейший, подлец! Какой это порядок? Какая это свобода? Чего болтать о свободе, когда денег нет на письмо, когда порядочному свободному человеку некому открытку бросить? И отец не может пойти поддать собственному сыну под зад, а тот в свой черед не может, не умеет либо не хочет отцу написать, что у него зад свербит. Чихал я на свободу! Дурак свободен и без нее. Тот, кто хочет быть свободным, должен дисциплине сперва научиться. А где тут дисциплина? Сам себя и лупцуй, болван стоеросовый! А жандарм — стой навытяжку! Стой смирно сам перед собой и любуйся своей униформой. Тьфу ты пропасть, и это народ! Душат друг друга и еще других подлецов на себя науськивают. Да, тут уж, тут уж и впрямь можно только на бога надеяться!
— А я и надеюсь. — Вильма хотела словно бы умерить тоску и горечь мастера, как, впрочем, и закипавшую в нем злость. — Каждый день молюсь за Имришко и за Штефана. Ничего другого мне не осталось. А больше всего убиваюсь, что на нашем Имришко и одежки путной не было. Хоть бы взял какое белье или что потеплее…
— Ты только не бойся! — Мастер махнул рукой. — Кровь у него густая. Мне его не жалко. Паршивец эдакий! Хотел было за него помолиться, да ничего у меня не получилось. Мы с отцом небесным чуть было в волосы не вцепились друг другу! Но господь бог господь и есть, и хоть не очень, а надеяться на него все же надо…
В Околичное пришла немецкая автоколонна. Она уже несколько раз проходила через деревню, словно хотела лишь постращать людей, но на сей раз остановилась.
Что это может означать? Почему эти машины так долго стоят здесь? И чего эти молодчики на них и вокруг них так живо и весело воркуют? Уж не собираются ли они здесь остаться?!
Именно так! Они собираются здесь остаться! Им у нас понравилось. Оттого эти молодчики такие веселые, оттого так воркуют.
Мастер пугается: — Плохо дело, девка! — говорит он Вильме. — А ну как нам определят на постой какого приятеля. Эти парни прямые как струна. Только когда я вижу струну в форме, мне всегда немножечко боязно.
— Что мне до них?! — Вильма лишь плечом поводит и на мгновение складывает губы в гримасу. Потом вздыхает: — Я только за Имришко боюсь.
В 1966 году в Праге проходил Международный конкурс книг для детей и юношества под девизом «Для молодёжи атомного века». Первую премию на этом конкурсе получила повесть молодого словацкого писателя Ви́нцента Ши́кулы «Каникулы с дядюшкой Рафаэ́лем». В весёлой непритязательной манере рассказывает повесть о деревне Гру́шковец, «самой обыкновенной деревне, как и все», и о знаменитом деревенском оркестре, в котором играет на геликоне герой повести одиннадцатилетний Винцент. Но за этим непритязательным весёлым рассказом встаёт жизнь современной словацкой деревни со всеми её заботами и радостями.
Первые две повести крупнейшего словацкого прозаика («У пана лесничего на шляпе кисточка» и «Яичко курочки-невелички») носят во многом автобиографический характер, третья («Юрчику привет от Юрчика!») — сказочная, героями ее являются птицы. Эта книга — о любви ко всему живому на земле, и прежде всего — к детям и животным.
Hе зовут? — сказал Пан, далеко выплюнув полупрожеванный фильтр от «Лаки Страйк». — И не позовут. Сергей пригладил волосы. Этот жест ему очень не шел — он только подчеркивал глубокие залысины и начинающую уже проявляться плешь. — А и пес с ними. Масляные плошки на столе чадили, потрескивая; они с трудом разгоняли полумрак в большой зале, хотя стол был длинный, и плошек было много. Много было и прочего — еды на глянцевых кривобоких блюдах и тарелках, странных людей, громко чавкающих, давящихся, кромсающих огромными ножами цельные зажаренные туши… Их тут было не меньше полусотни — этих странных, мелкопоместных, через одного даже безземельных; и каждый мнил себя меломаном и тонким ценителем поэзии, хотя редко кто мог связно сказать два слова между стаканами.
Сборник словацкого писателя-реалиста Петера Илемницкого (1901—1949) составили произведения, посвященные рабочему классу и крестьянству Чехословакии («Поле невспаханное» и «Кусок сахару») и Словацкому Национальному восстанию («Хроника»).
Пути девятнадцатилетних студентов Джима и Евы впервые пересекаются в 1958 году. Он идет на занятия, она едет мимо на велосипеде. Если бы не гвоздь, случайно оказавшийся на дороге и проколовший ей колесо… Лора Барнетт предлагает читателю три версии того, что может произойти с Евой и Джимом. Вместе с героями мы совершим три разных путешествия длиной в жизнь, перенесемся из Кембриджа пятидесятых в современный Лондон, побываем в Нью-Йорке и Корнуолле, поживем в Париже, Риме и Лос-Анджелесе. На наших глазах Ева и Джим будут взрослеть, сражаться с кризисом среднего возраста, женить и выдавать замуж детей, стареть, радоваться успехам и горевать о неудачах.
«Сука» в названии означает в первую очередь самку собаки – существо, которое выросло в будке и отлично умеет хранить верность и рвать врага зубами. Но сука – и девушка Дана, солдат армии Страны, которая участвует в отвратительной гражданской войне, и сама эта война, и эта страна… Книга Марии Лабыч – не только о ненависти, но и о том, как важно оставаться человеком. Содержит нецензурную брань!
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
«Суд закончился. Место под солнцем ожидаемо сдвинулось к периферии, и, шагнув из здания суда в майский вечер, Киш не мог не отметить, как выросла его тень — метра на полтора. …Они расстались год назад и с тех пор не виделись; вещи тогда же были мирно подарены друг другу, и вот внезапно его настиг этот иск — о разделе общих воспоминаний. Такого от Варвары он не ожидал…».
Владимир Минач — современный словацкий писатель, в творчестве которого отражена историческая эпоха борьбы народов Чехословакии против фашизма и буржуазной реакции в 40-е годы, борьба за строительство социализма в ЧССР в 50—60-е годы. В настоящем сборнике Минач представлен лучшими рассказами, здесь он впервые выступает также как публицист, эссеист и теоретик культуры.
В книгу словацкого писателя Рудольфа Яшика (1919—1960) включены роман «Мертвые не поют» (1961), уже известный советскому читателю, и сборник рассказов «Черные и белые круги» (1961), впервые выходящий на русском языке.В романе «Мертвые не поют» перед читателем предстают события последней войны, их преломление в судьбах и в сознании людей. С большой реалистической силой писатель воссоздает гнетущую атмосферу Словацкого государства, убедительно показывает победу демократических сил, противостоящих человеконенавистнической сущности фашизма.Тема рассказов сборника «Черные и белые круги» — трудная жизнь крестьян во время экономического кризиса 30-х годов в буржуазной Чехословакии.
Это своеобразное по форме произведение — роман, сложившийся из новелл, — создавалось два десятилетия. На примере одного братиславского дома, где живут люди разных поколений и разных общественных прослоек, автор сумел осветить многие стороны жизни современной Словакии.
Ян Козак — известный современный чешский писатель, лауреат Государственной премии ЧССР. Его произведения в основном посвящены теме перестройки чехословацкой деревни. Это выходившие на русском языке рассказы из сборника «Горячее дыхание», повесть «Марьяна Радвакова», роман «Святой Михал». Предлагаемый читателю роман «Гнездо аиста» посвящен теме коллективизации сельского хозяйства Чехословакии.