Мастер поцелуев - [11]

– Его привел Фолкнер. Он…

Его бормотанье прервал возмущенный шепот:

– Уже не хочешь ли ты сказать, что это ребенок его любовницы-навахо?

Хотя Ролинз и его жена разговаривали в прихожей очень тихо, Сокол слышал каждое слово.

– Да. Она замерзла… во время бури. Фолкнер попросил нас позаботиться о нем. Я согласился, – так же негромко пробормотал Ролинз.

– Так, значит, он хочет, чтобы мы воспитали этого мальчика? – голос женщины стал пронзительным. – И ты согласился? – продолжала она. – Да как ты мог? Кэтрин – моя подруга. Неужели вы оба думаете, что она ни о чем не догадается?

– Кэтрин будет делать вид, что ничего не знает, что она всегда и делает, – Ролинз осуждающе покачал головой. – Никто не мог понять, как ему удается так привязывать к себе женщин. Жаль только, что с мужчинами у него это не получается.

– Меня это все не касается. А вот с тем, что у Фолкнера хватило нахальства поселить своего незаконного ребенка в нашем доме, под самым носом у жены, я мириться не стану.

– Разве ты не понимаешь, Вера, что Фолкнер нам доверяет? – Ролинз оставался спокойным, несмотря на нападки жены. – Ты поостынешь, задумаешься и поймешь: это же честь для нас – то, что он привел сюда сына.

– Ну, уж не знаю, много ли в этом чести! Надеюсь, он понимает, в какое неловкое положение нас поставил, – немного смягчилась женщина.

В это время девочка встала прямо перед Соколом, положила руки ему на колени и строго спросила:

– Так ты съешь хоть одно?

Сокол взглянул на тарелку, стоявшую перед ним на столе. Кэрол внезапно обернулась к двери, взмахнув золотыми кудряшками.

– Папочка, он не хочет есть мои печенья, – пожаловалась она.

Ролинз ответил, чуть помедлив:

– Он, наверное, хочет оставить их на сладкое. Вера, у нас в холодильнике есть ведь немного ростбифа? – обратился он к жене. – Может быть, сделаешь парню сандвич?

Ролинз снял шляпу, повесил ее на крюк. Расстегнув и сбросив с плеч подбитую овчиной куртку, он взглянул на Сокола.

– Почему бы и тебе не снять теплую одежку, Сокол? В доме тепло, ты не замерзнешь.

В отличие от белых людей, которые, еще не разобравшись в незнакомой обстановке, сразу же начинают действовать, Люди его клана, попав в такую ситуацию, не делают ничего до тех пор, пока не определят, как надо поступить. Слова Ролинза были для Сокола сигналом к тому, как следует вести себя в доме. Мальчик встал и принялся расстегивать куртку.

– Да, и вымой-ка руки, – распорядилась женщина. – В нашем доме умываются перед тем, как сесть за стол.

Ролинз приглашающе махнул Соколу рукой и, когда тот вышел в прихожую, взял у него куртку и повесил на крюк рядом со своей. Затем мужчина подошел к раковине, мальчик последовал за ним. Ролинз открыл кран, намочил руки и стал намыливать их. Как и белые учителя в школе при резервации, он обращался с водой так, словно ее запасы неисчерпаемы. Сокол молча с осуждением наблюдал, как понапрасну расходуется вода, но не сказал ни слова и тоже вымыл руки. Все белые люди глупы и расточительны, решил мальчик. Ему пришлось бы два раза сходить к источнику, чтобы принести столько воды, сколько утекло попусту, пока Ролинз умывался. Так же молча он вытер руки поданным ему полотенцем и, проследовав по пятам за мужчиной, вернулся на кухню.

– Кофе еще горячий, голубушка? – спросил Ролинз жену.

– На плите, – ответила та, кивнув на кофейник.

Сокол молча наблюдал, как Ролинз достает из посудного шкафчика белую фарфоровую чашку.

– Не хочешь ли чашечку кофе, Сокол?

Мальчик утвердительно кивнул, и Ролинз потянулся за второй чашкой.

– Ему нельзя давать кофе, – запротестовала женщина. – Иначе он расти не будет.

Ролинз улыбнулся и, не обращая на жену внимания, налил кофе и во вторую чашку и поставил чашки на стол.

– Зато от кофе у тебя вырастут волосы на груди, не правда ли, Сокол? – подмигнул он мальчику.

Однако у Сокола никогда не было такого желания, поэтому он промолчал.

– Ты не должен разрешать ему пить это! – сердито нахмурилась женщина. – Он же совсем еще мальчишка.

Она подошла к столу и поставила перед Соколом тарелку с мясом и хлебом.

– Дети навахо привыкли пить кофе и чай, Вера, – объяснил Ролинз. – К тому же ему надо согреться.

Жевать было больно – давали себя знать ушиб и распухший подбородок. Сокол ел медленно, сначала он покончил с сандвичем, потом съел пару печений, прихлебывая горячий кофе.

– Папа, а почему он такой молчаливый? – сидящая на коленях у отца девочка повернулась, чтобы заглянуть ему в лицо.

– А почему ты говоришь так много? – вопросом на вопрос, поддразнивая дочку, ответил Ролинз.

– Может быть, его язык съела кошка? – рассмеялась Кэрол.

– Навряд ли. Вернее всего, он, в отличие от тебя, никогда не говорит, если у него нет ничего важного, о чем стоит сказать. – Ролинз прижал пальцем нос дочери, как кнопку.

– А где твои мама и папа? – На Сокола внимательно смотрели два зеленых глаза.

– Он сирота. Не приставай к нему, Кэрол. У него больше нет мамы и папы, – продолжал Ролинз. – Они умерли.

Ответ Ролинза подтвердил опасения Сокола. Отец остается его отцом, но отношения между ними больше никогда не будут такими, как прежде.

– Значит, у него нет никого? – Глаза девочки округлились.