Мастер-класс - [4]

— Почему он держит вам ноты?

Я поднимаю глаза. Ну что сказать? Если бы передо мной был представитель любой другой профессии, то я, конечно, сказала бы, что не знаю вещь наизусть, а подставки нет. И любой человек посочувствовал бы мне. Даже, может быть, серьезно кивнул бы в ответ. Но для музыканта это же сюр какой-то! А что делать? Тихо отвечаю:

— Подставки нет.

Он, не меняя выражения лица, не говоря ни слова, забирает мои листочки у и. о. пюпитра и уходит.

И опять же, кабы это был представитель любой другой профессии, я бы тут же вскинулась и побежала бы вслед: «Позвольте, гражданин, куда вы понесли мои ноты?! Мне сейчас играть!» Но я даже не обернулась. Появилось ощущение, что я тут не одна. Будут ноты, никуда не денутся.

Через полминуты он вернулся с оркестровым пюпитром и молча поставил его перед синтезатором. Там даже подсветка была. Роскошно.

Когда все речи стихли, под бурные аплодисменты, я бы сказала – овации, девочки высыпали на сцену. Долгожданный момент настал!

Я не видела их выступления — инструмент был дикий, отдельные ноты выбухивались громче других, педаль срабатывала не всегда. Я сконцентрировалась на игре, очень старалась. Еще не стихли аплодисменты после адажио — дала вступление на большие прыжки, и вот тут-то и начался кошмар: крайние девицы прыгали в метре от меня, гибкий пол ходил ходуном, и «Ямаху» начало подкачивать и подбрасывать. Утлая подставка не выдерживала. Инструмент подпрыгивал, рядом — никого! Дальше — больше: он начал подскальзывать на меня, грозя свалиться на колени. Я шпарила и думала только об одном — чтобы успели дотанцевать до того, как инструмент завалится. Когда стало совсем критично, я сдавленно запищала: «Help!» — и саксофонист, подскочив одним прыжком, молниеносно перевернул страницу. Увидев, что на другой стороне ничего нет, тут же вернул назад. Все-таки у импровизаторов мгновенная реакция, что ни говори. Впасть в кому от перевернутой страницы я не успела, потому что это и так уже был конец — финальные аккорды — пам, ям-пам!!!

И это последнее «пам», как стрела, попавшая «в яблочко», взорвала наэлектризованный зал, все звуки обрушились разом: мы с музыкантами захохотали в голос над перевернутыми страницами, над тем, что все удачно закончилось; публика повскакивала с дикими криками и овациями. Если кто-то из девочек в будущем станет мировой знаменитостью, такой успех будет ох как трудно повторить. Директриса обнималась с кем-то справа, кто-то слева обнимал их обоих сверху. Девочки с горящими глазами откланялись, но не собирались уходить, абсолютно счастливые. Они смотрели в зал, как на большой экран, и разглядывали публику — публика и сцена поменялись ролями. Ликовали и хохотали все. Директриса, вырвавшись из объятий, рванула к микрофону и, смеясь, стала тараторить какие-то благодарственные и радостные слова, но слышно ее не было. И тут к микрофону прорвался конферансье и, не дожидаясь тишины, воскликнул, широко распахнув руки:

— Друзья!.. Вы не представляете, а как я рад!

Зал грохнул и утопил его в аплодисментах.

Снова осень

Все балерины, в принципе, разные. Но мы не о них сегодня, а об одном занятном случае у нас в колледже на уроке, хотя придется все-таки пояснить, что балерин можно поделить на множество мельчайших категорий, а можно и, сильно упростив, на две: есть на свете, среди миллионов учебных заведений, одно из лучших, и уж точно самое известное — Академия имени Вагановой, в быту — Вагановка. Весь балетный мир произносит это слово с придыханием, но с самым большим, правду сказать, сами вагановские, их даже отличает некоторый характерный снобизм — они остальных за балет не то чтобы совсем не считают, а так, кружки самодеятельности на пуантах.

И вот однажды моей вагановской подруге, преподающей неподалеку, понадобились для постановки юноши, у них в школе нет, а у нас есть, поэтому попросилась она к нашему преподавателю на урок.

Я, конечно, предупреждала, да и педагог предупредил, что они у нас кривенькие-косенькие, не классические танцоры, а в основном танцоры модерна, которым по программе положено заниматься классикой, и что ловить ей там некого, кроме, пожалуй, одного, но ему можно и так позвонить, не теряя времени на просмотр. Но вагановские, они ж чужим словам не верят, им нужно своими глазами посмотреть, поэтому договорились о встрече.

Чтобы ее визит не выглядел как смотрины, она пришла якобы познакомиться с нашим педагогом и позаниматься. Встала она, как положено гостям, в дальний угол, никто на нее внимания не обратил, и урок начался…

Играю.

Настроение хорошее. Шутка ли — подружка на урок пришла? С ней и похихикать можно, и музыкой побаловать узнаваемой, поболтать потом, да и вообще. Минут через десять замечаю: что-то я ошибок много делаю, наспотыкалась столько, сколько за месяц не бывало. Странно… Начала к себе прислушиваться, ошибки на ровном месте обычно бывают от волнения, но с чего мне волноваться? Ничего нового не происходит — Катю я давно знаю, ей, как педагогу, уроки тоже играла, ее присутствие меня беспокоить не должно… Может, это я просто расслабилась, от предвкушения? Так, не дело это, нужно срочно сосредоточиться, посерьезнее надо, и, выкинув из головы постороннее, впиявливаюсь глазами в педагога, мобилизовываюсь. И вот тут началось: стала лепить ошибку на ошибке, путаться, вообще не понимаю педагога, что это?