Мастер из Кроксли - [10]

— Вынужден признаться, сэр, мне представляют столько народа, что просто невозможно всех запомнить, — говоря так, новоприбывший пожимал протянутые руки. — Вы ведь Уилсон? Рад вас видеть, мистер Уилсон. Я запоздал немного — не мог найти экипаж на станции.

— Мистер Степльтон, — торжественно обратился к нему Эрмитейдж, — мы гордимся, что человек вашего масштаба не погнушался приехать на наше маленькое провинциальное состязание.

— Бокс для меня превыше всего. Ну, что у вас тут? Боксеров взвешивали?

— Как раз готовимся взвесить, сэр.

— Давайте, я сам этим займусь. Мне уже случалось вас видеть, Крэгс. Хорошо помню вашу вторую встречу с Виллоксом, когда он взял у вас реванш за первое поражение. Что на весах? Сто шестьдесят три фунта, минус два фунта на костюм, итого сто шестьдесят один. Теперь, юноша, вы. Постойте, что за цвета на вашем поясе?

— Анонимного крикетного клуба.

— На каком основании вы их носите? Я член этого клуба.

— Я тоже.

— Вы любитель?

— Да, сэр.

— И выступаете за деньги?

— Да, сэр.

— Вы понимаете, в какое положение вы себя ставите? С этого момента вы переходите в разряд профессионалов, и если вы еще раз выступите…

— Другого раза не будет, этот — первый и последний.

— Да уж конечно последний, — ввернула женщина, не обращая внимания на свирепый взгляд Мастера.

— Ну, дело ваше. Вставайте на весы. Сто пятьдесят один минус два — сто сорок, девять фунтов. Но на вашей стороне молодость и здоровье. А теперь давайте начинать, я рассчитываю уехать с семичасовым. Я верно запомнил условия: двадцать раундов по три минуты, перерывы — минута, бой по куинсберийским правилам?

— Все так, сэр.

— Ну и замечательно! Начнем.

Боксеры в накинутых на плечи пальто, организаторы матча, секунданты и рефери двинулись в зал, но тут перед ними предстал полицейский инспектор с записной книжкой в руке — зрелище, нагоняющее страх даже на лондонских кэбменов.

— Одну минуту, джентльмены. Я должен записать ваши фамилии на случай, если кого-нибудь придется привлечь к суду за нарушение общественного порядка.

— Вы что же, бой собираетесь отменить? — завопил толстяк Эрмитейдж. — Вот я, Эрмитейдж, и вот мистер Уилсон, мы гарантируем, что все будет происходить строго по закону.

— Я повторяю: я должен записать ваши фамилии на случай, если кого-либо из вас придется привлечь к суду…

— Бог с вами, инспектор, вы же всех нас знаете…

— Закон есть закон, — ответил инспектор. — Если бойцы в перчатках, речи о запрещении боя нет. Но список лиц, имеющих к нему какое-то отношение, должен у меня быть. Итак: Сайлас Крэгс, Роберт Монтгомери, Джеймс Степльтон из Лондона, Эдуард Бартон. Кто секундант Сайласа Крэгса?

— Я, — заявила рыжеволосая. — И нечего пялиться, я буду секундантом, хоть тут что. Имя — Анастасия…

— Крэгс?

— Нет, Анастасия Джонсон. Если вы его собираетесь забрать, то берите нас вместе.

— Ну что за чушь эта идиотка несет! Никто никого не забирает! — Мастер был вне себя. — Мистер Эрмитейдж, да пойдемте же наконец, мне это уже осточертело.

Группа лиц, перечисленных в записной книжке инспектора, двинулась дальше, причем в сопровождении владельца книжки. По пути он успел сначала убедить Эрмитейджа, что ему как представителю власти полагается бесплатное место в первом ряду, чтобы наблюдать за порядком, а потом, уже как частное лицо, поставить у того же Эрмитейджа тридцать шиллингов на Мастера по ставке семь к одному.

С трудом пробравшись через сплошную массу стоящих болельщиков, они наконец поднялись на помост и перешагнули через канаты. На этой квадратной площадке размером двадцать на двадцать футов должна была решиться судьба Монтгомери.

Бартон повел его в тот угол, где на стойке висел бело-голубой вымпел, и посадил там на стул. Сам Тэд и его ассистент, в белых свитерах, встали рядом с ним.

В противоположном углу на стуле сидел Мастер, рядом с ним стояли его рыжая секундантша и ее ассистент.

Оказавшись на ринге, Монтгомери, оглушенный ревом зрителей, на некоторое время лишился способности соображать. Но вдруг обнаружилось, что куда-то исчез Степльтон, произошла заминка, и Монтгомери стал озираться вокруг. Эту картину он не забудет никогда в жизни! Вокруг помоста амфитеатром расположены были ряды скамей. Они поднимались до самого верха старых стен, а вместо купола над этим импровизированным цирком виднелось серое небо со стаей ворон. На скамьях не было ни одного свободного места, причем в передних рядах преобладали зрители, одетые в хорошее сукно, дальше простиралось царство вельвета и бумазеи. И все смотрели на Роберта! Почти все они курили, и зал уже был наполнен сизым дымом и запахом дешевого трубочного табака. Скулили, рычали, повизгивали и лаяли собаки. Различить в этой атмосфере отдельные лица было невозможно, только сквозь мутную завесу поблескивали медные каски, которые сопровождавшие его кавалеристы держали теперь на коленях. Непосредственно у помоста расположились репортеры, двое даже из Лондона. Однако что же случилось с рефери? Неужели он затерялся в этой немыслимой толчее у входа?

Мистер Степльтон задержался, освидетельствуя перчатки, и поэтому вошел в здание не со всей группой, а один. Когда он с превеликим трудом пробирался к помосту, несколько разъяренных болельщиков Мастера встали у него на пути. Среди массы зрителей циркулировал слух, что от уилсонских шахт выступает джентльмен, а судит поединок тоже джентльмен. Это показалось жителям Кроксли очень подозрительным. Их больше устроил бы судья из их собственной среды, а тут, на тебе, лондонец! Прошли всего секунды, а его уже окружила возбужденная толпа и увесистые кулаки перемещались у него под носом. В спину его тыкал чей-то зонтик, а прямо в ухо женский голос сыпал мерзкие ругательства. Ну а уж выкрики вроде «Катись, откуда пришел!», «Тебя тут не хватало!», «Вали отсюда!» неслись со всех сторон.