Мастер Исхода - [12]

Никто огромный и страшный на нас не напал, так что до обеда мы одолели километров двадцать. Когда температура в лесной «парилке» достигла максимума, а на пути попался чистый ручеек — устроили привал. Я подстрелил упитанную птичку, которую и разделил по-братски с Марфой: мне — белое мясо, ей — потроха. Кости, просто чтоб добро не пропадало, схрумкал Мишка. После чего у моей команды наступил тихий час, а я занялся модернизацией стрел. Вместо хлипких костяных наконечников насадил на тростниковые древка зубы «крокодила». Они были довольно мелкие.

Получилось то что надо. Жаль, лук у меня слабоват: бьет шагов на сорок. Вот поймать бы жука покрупнее — было бы дело. Из хитина очень качественные накладки получаются: убойная сила раза в полтора бы увеличилась.

Я вообще лук уважаю. Для охоты лучше не придумаешь. Дальнобойность у хорошего лука получше, чем у ручного лазера, и шума никакого, в отличие от огнестрельных и пневматических стрелялок. Хотя, если здесь водятся динозавры, лучше, конечно, иметь под рукой лазер. А еще лучше — плазменный метатель. Чтобы — «фук!» — и тонн пять слегка обжаренного мяса к вашим услугам. Но — увы! Плазменный метатель — это уже высокие технологии, вакуумная сборка и прочее. Работы лет на тридцать-сорок для большой колонии при условии максимального благоприятствования. Моя же «высокая технология» — это лук и естественное оружие моих зверушек.

«Удобный подъем», который отыскала Марфа, оказался с теми еще удобствами.

Узкая трещина в скальной стене, слегка расширенная водным потоком. Нагромождение валунов, захлестываемых яростной речушкой. Я глянул — даже как-то нехорошо стало. Покосился на Мишку: тот уловил мои сомнения, но, похоже, их не разделил: покивал седой башкой: мол, нормально, командир, сделаем в лучшем виде. А Лакомка только фыркнула и элегантным прыжком переметнулась на ближайший валун. Следующий прыжок — темно-серое гибкое тело окатило пеной, но она уже перелетела на следующий камень, затем — на карниз, с карниза, через буруны, на остроконечный каменный «клык» — и я потерял ее из виду. Мишка пихнул меня головой и тронул лапой вещмешок: мол, пакуй барахло, вьючь — и я пошел.

— Погоди, — попросил я.

Нет, в том, что Мишка поднимется по этому водно-каменному хаосу, я не сомневался. В таких случаях он всегда точно знает, что ему по силам, а что — нет. Он-то взберется, зато я — вряд ли. Пожалуй, мне проще будет вскарабкаться прямо по стене. На этом участке она изобиловала трещинами и очень удобными выступами. Я мысленно протрассировал маршрут: всё было нормально, кроме последних пятнадцати-двадцати метров. Там, вдоль всего обрыва, нависал приличный карниз. Хотя, что я, собственно, беспокоюсь? У меня же полно ремней!

Сварганив что-то вроде подпруги, я навьючил Мишку. Отдельно прикрепил моток из намертво связанных ремней с петлей на конце, объяснил Мишке, что от него потребуется, похлопал напутственно, согнал с него Марфу, вознамерившуюся использовать медведя в качестве лифта, и отправил в путь. Конечно, Мишка скакал не столь грациозно, как Лакомка, но я с первого взгляда уверился, что маршрут ему по плечу. Мишка унаследовал лучшие гены белых медведей. А эта задача ничуть не труднее, чем пробираться по ледяным торосам.

Тем не менее поднимался он довольно долго. И всё это время я чувствовал себя неуютно. Без моих зверушек.

Наконец я увидел, как сверху свесился мой ремень (Мишка взобрался), закрепил лук за спиной и полез. Подъем оказался действительно не слишком трудным. Кроме предпоследнего этапа, когда мне нужно было, оттолкнувшись от стены, пролететь по воздуху около метра, чтобы ухватиться за ременную петлю. Зато финальный этап оказался необычайно легким. Подъемная сила в шестьсот кило шустро вздернула меня ввысь, и через несколько секунд я уже стоял наверху.

Тут было несколько менее влажно, но так же жарко. Деревья, если можно назвать деревьями древовидные папоротники, ростом пониже. Росли эти «растеньица» не сплошь, а купами и рощицами. Между ними — полосы кустарников и густая высокая трава — примерно мне по плечо. У речки деревьев было больше, а трава выше — метра два с половиной. В траве пролегали тропинки и тропы, испещренные следами. Да и в самой гуще травы кипела жизнь: шмыгали какие-то зверьки, кто-то кого-то лопал, кто-то от кого-то убегал… Один такой торопыга, на свою голову, выскочил прямо мне под ноги — и был тут же изловлен. Преследователю тоже не повезло: когтистая лапа Лакомки пришлепнула его к земле.

Мой пленник был похож на помесь утконоса и крысы, но не был ни тем ни другим. Коричневая шерстка, голый хвост, на морде — самый настоящий плоский клюв, внутри желтые пластинки — вероятно вместо зубов. Пойманный за шкирку, он покорно висел и ждал своей судьбы. А вот добыча Лакомки вела себя куда агрессивнее. Гибкая тварь размером с лисицу, но с пастью акулы извивалась, хлестала хвостом, скребла когтистыми лапами, пытаясь добраться до своего врага. Но силы были неравные.

Я бросил «крысу» в траву и присел рядом с охотником. Тот, увидев нового противника, яростно зашипел и забился.

— Прикончи его, — велел я Лакомке.