Мастер икебаны - [13]

По тем гримасам, которыми обменялись офицер и фотограф, я поняла, что, на их просвещенный взгляд, дело это совершенно гиблое.

Лейтенант Хата спустился со мной вниз, на второй этаж.

— Вам нужна помощь, чтобы добраться домой? — спросил он.

— Вы что же, меня отпускаете? — изумилась я, уж чего-чего, а опыта общения с японской полицией у меня хватало.

— Но вы ведь не скроетесь из страны, не правда ли?

— Нет, я еду в северо-западный Токио, — я покачала головой, — мой адрес есть на визитке.

— Мы будем держать вас с тетей в курсе расследования. Это неприятно, что вы оказались в роли свидетелей, но, думаю, все обойдется.

Он разрешил мне воспользоваться его телефоном, чтобы позвонить кузену Цутоми Симуре — Тому, как мы его звали — в больницу Святого Луки.

Тетя Норие просто не смогла бы вернуться в Йокохаму сама, ее всю трясло. Ехать со мной она отказалась наотрез.

Услышав печальные новости. Том сказал, что найдет врача, который его подменит, и немедленно приедет за матерью в Каяма. Он приехал через полчаса, по-прежнему в белом халате, накинутом поверх невзрачного серого костюма.

Студентки, все еще отирающиеся в холле, посматривали на него с интересом: едва за тридцать, красавчик, без обручального кольца, вполне подходит на роль жениха для чьей-нибудь дочери.

— Как это случилось, Рей? — Лицо Тома раскраснелось, как если бы он бежал всю дорогу, а не вылез из такси с кондиционером, которое я видела у дверей здания.

— We were in the wrong place at the wrong time[8], — пояснила я на английском, которым Том владел в достаточной мере. Меня утомили прислушивающиеся дамочки.

Сначала их до смерти напугала полиция. Теперь они желали хоть что-нибудь получить взамен, на худой конец — тему для разговоров.

Я хотела сказать Тому еще кое-что, но он уже отвернулся, переключившись на Такео Каяму, который стоял неподалеку в своем неотразимом мятом льне, беседуя вполголоса с инспектором Национальной полиции. Мне хотелось спросить Тома, откуда он знает Такео, но ничего не вышло — спустя несколько минут он уже провожал свою маму к машине, чтобы доставить ее домой.

4

В час пик Чиёда-лайн была невыносима. «Еще двадцать минут, и ты выйдешь из метро, — говорила я себе, — еще только двадцать минут». Вчера примерно в это же время пополудни люди в метро то и дело поглядывали на меня — из-за охапки вишневых веток, которую я с трудом удерживала, а сегодня никто даже взгляда не поднял, хотя в глазах у меня явственно читался ужас смерти. Потный офисный народец толкался у меня за спиной и дышал в затылок, школьники с рюкзачками занимали оставшееся пространство, причем все умудрялись делать вид, что даже пальцем друг друга не касаются. Таков неписаный этикет метро в большом городе: хоть смейся, хоть плачь — никто ничего не заметит.

Ну, я и заплакала тихонько.

Правда, выйдя на Сёндаги-стейшн и вытирая мокрые глаза, я получила салфетку от молоденькой продавщицы в белом халатике, похожем на тот, в котором Том приехал за тетей Норие, только коротеньком.

— Аллергия на вишню? — спросила она сочувственно. — Салфетка — это подарок от Клиники традиционной медицины. Обращайтесь в клинику Недзу!

Я пробормотала благодарность и поспешила вверх по Сансаки-дзака, одной из улочек Янаки — токийского райончика, счастливо сохранившего облик деревушки эпохи Эдо благодаря некоторым зданиям, уцелевшим с тех времен, несмотря на бомбежки Второй мировой. Я любила свой Янака, с его магазинчиками тофу на каждом углу и узкими улицами, где никто не приковывал цепями оставленные велосипеды, а жители выставляли цветы в горшках прямо на мостовую перед домом.

Теплое и безопасное местечко, одно-единственное на весь огромный Токио.

Оказавшись в своей квартире, я заперла дверь, накинула двойную цепочку и задвинула два больших засова. Я все еще оставалась девушкой из Сан-Франциско, а там с этим делом не шутят. Устроившись на своем матрасике-футоне, я оглядела комнату, освещенную только двумя бумажными фонариками, от которых по стенам бродили тени. Раньше это выглядело романтично, но теперь казалось жутковатым.

Мысли мои крутились вокруг тети Норие и купленных ею ножниц. Не прошло и пятнадцати минут, как мы с тетей появились в школе, а два острых лезвия из закаленной стали уже вонзились в шею Сакуры. Неужели это сделала тетя? Моя родная тетя?

Уму непостижимо.

Что происходило в комнате, пока меня там не было? Отец как-то упоминал, что человек в состоянии аффекта часто не осознает своих действий, а после не помнит ничего из того, что натворил. Когда тетя наконец заговорила с полицией, все, что она могла вымолвить, это «не помню, не знаю», к тому же она не упомянула о своей ссоре с Сакурой, а ведь это непременно выплывет наружу.

От таких мыслей мне совершенно расхотелось готовить обед, пришлось обойтись чашкой зеленого чая и парочкой сладко-соленых сёнбей, правда, от двух крекеров у меня разыгрался такой аппетит, что я, не заметив, опустошила всю пачку.

Направляясь с пустой коробкой на кухню — если это пространство размером со шкаф можно назвать кухней, — я заметила огонек автоответчика, мигающий в темноте, и нажала кнопку.