Мастер игры в го - [11]
Но и во время третьего, последнего матча, когда мастер попал в больницу и игра была прервана, не обошлось без слухов. Поговаривали, что мастер ведет какую-то интригу. Я был свидетелем матча от начала до конца, и меня эти сплетни изрядно возмущали.
После трехмесячного перерыва игра была продолжена в Ито. В первый день Отакэ думал над своим первым ходом 211 минут, то есть три с половиной часа. Организаторы матча были поражены. Он думал с 10.30 утра вплоть до часового перерыва на обед. После обеда над доской зажгли свет, осеннее солнце стояло довольно низко. Без двадцати три черные сделали, наконец, 101-й ход.
— Это тоби[17] можно было сделать за минуту, что-то я поглупел. Голова ничего не соображает, — сказал Отакэ с облегчением и засмеялся — три с половиной часа он думал, что делать: прыгать на R13 или продлеваться[18] на R12.
Мастер усмехнулся, но ничего не ответил.
Отакэ сказал правду: даже для нас 101-й ход был очевидным. Игра уже перешла в стадию ёсэ, то есть окончания. Белые образовали в правом нижнем углу большой мешок, и для вторжения в него черные имели, пожалуй, единственную точку — ту, куда был сделан 101-й ход. Кроме прыжка через один пункт черные могли продлиться, и, хотя колебания в выборе можно было понять, в конечном счете разница была невелика.
Почему же Отакэ не сделал столь очевидный ход сразу? Даже я, посторонний наблюдатель, устал ждать и начал уже злиться, но потом меня охватили сомнения. А что, если он тянет специально? Что, если это — тактический ход? Спектакль? Основания для таких подозрений были. Дело в том, что партия была прервана на три месяца. Неужели Отакэ за это время не успел проанализировать позицию? Незадолго до сотого хода черные и белые камни сблизились и начались мелкие локальные стычки: противники сошлись вплотную. Конечно, можно было еще найти ходы, достаточно сильные с точки зрения ёсэ, но все-таки проанализировать все варианты до конца было пока невозможно. Ни об одном из них нельзя было судить наверняка, а вариантов было множество. Но, несмотря на это, Отакэ вряд ли не изучал эту партию во время перерыва^ ведь над 101-м ходом он мог думать три месяца. И вдруг ему зачем-то понадобились еще три с половиной часа! Не маскировка ли это трехмесячного анализа? Столь долгое раздумье показалось подозрительным не только мне, но и организаторам матча и наводило на нехорошие мысли.
Даже мастер, когда Отакэ вышел из зала, тихо проговорил: «Ишь, какой въедливый!» Не знаю, как в тренировочных, но в серьезных играх Сюсай не позволял себе подобных высказываний в адрес противника. Кстати, Ясунага, игрок четвертого дана, близко знакомый и с мастером, и с Отакэ, сказал:
— По-моему, ни мастер, ни Отакэ не анализировали эту партию во время перерыва. Отакэ — человек педантичный до странности, он не стал бы анализировать игру, пока мастер лежит в больнице.
Возможно, так оно и было. А может быть, Отакэ потратил три с половиной часа не столько на 101-й ход, сколько на то, чтобы снова вжиться в эту партию, проникнуться ее духом, обдумать общее положение сторон и, насколько это возможно, наметить стратегию на будущее?
12
Сюсай в последнем матче впервые столкнулся с новыми правилами — с записью хода. При возобновлении игры на второй день из сейфа павильона Коёкан достали запечатанный конверт, игроки в присутствии секретаря Ассоциации убедились, что печати целы, после чего игрок, записавший ход, показал запись партнеру и сделал ход на доске. Точно такая же процедура повторялась в Хаконэ и, позднее, в Ито. Противник не должен был знать записанный ход.
По древнему обычаю, партию откладывали при ходе белых. Этим выражали почтительность по отношению к более сильному игроку, который обычно играл белыми и таким образом получал некоторое преимущество. Недавно, чтобы устранить такого рода неравенство, решили откладывать игру в назначенное время, например в пять часов, и последним делал ход тот игрок, который в это время думал над ним. Затем сделали еще один шаг и стали этот последний ход записывать.
В го, разумеется, лишь воспроизводили систему, которую уже давно применяли в сёги. Если ход противника известен, над своим ответом можно думать до следующей встречи, причем время на обдумывание может составлять несколько дней, которые не входят в контрольное время. Новые правила откладывания, как надеялись, помогут в какой-то степени уравнять противников.
Нельзя сказать, что последняя партия давалась мастеру легко и что он не пострадал от рационализма наших дней. Ведь сейчас игра до мелочей регламентирована, исчезло изящество го как искусства, утрачено почитание старших, да и взаимное уважение людей как будто уменьшилось. Прекрасные японские и вообще восточные обычаи забылись даже в го — всё сейчас рассчитывают, всё обставляют всевозможными правилами. Переход в следующий дан, который изрядно влияет на жизнь профессионала, подчинен ныне мелочной системе набора очков. В го воцарилась тактика, которую можно назвать «победа любой ценой»; над красотой игры, над вкусом думать стало некогда. Сегодня господствует стремление играть во что бы то ни стало на равных, даже если твой противник — мастер, и дело здесь вовсе не в Отакэ. Ведь го не только искусство, это еще и борьба, соревнование, и поэтому такой ход событий, вероятно, неизбежен.
Ясунари Кавабата – один из крупнейших японских писателей нашего времени, чье творчество ярко выделяется своей приверженностью к традициям многовековой национальной культуры. Наиболее известные произведения писателя, такие, как «Тысячекрылый журавль» и «Снежная страна», неоднократно отмечались литературными премиями и прочно вошли в современную литературу Японии. В настоящее издание вошли две повести: «Тысячекрылый журавль» и «Снежная страна», а также новеллы, рассказы и эссе.
КАВАБАТА Ясунари (1899-1972), японский писатель. Своеобразие художественного стиля восходит к эстетике дзэн. Повести «Снежная страна» (1937), «Тысячекрылый журавль» (1951), романы «Стон горы» (1953), «Старая столица» (1961) отличаются психологизмом и лиризмом. Нобелевская премия (1968)
Ясунари Кавабата (1899–1972) — один из крупнейших японских писателей, получивший в 1968 г. Нобелевскую премию за «писательское мастерство, которое с большим чувством выражает суть японского образа мышления». В книгу включены повести «Танцовщица из Идзу», «Озеро», роман «Старая столица». Публикуются также еще неизвестная широкому читателю повесть «Спящие красавицы» и рассказы. Перевод Нобелевской речи писателя «Красотой Японии рожденный» печатается в новой, более совершенной редакции.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Впервые на русском языке отдельной книгой выходят "Рассказы на ладони" знаменитого японского писателя, лауреата Нобелевской премии Кавабата Ясунари (1899–1972). Кавабата писал свою книгу рассказов всю жизнь. Тончайшее понимание того, как устроен человек, рождённый японской культурой, нашло не только международное признание. В Японии ему было присвоено звание "человека-сокровища". Шедевры Кавабата позволили всему миру ощутить, что это значит — родиться японцем.
В сборник произведений современного румынского писателя Иоана Григореску (р. 1930) вошли рассказы об антифашистском движении Сопротивления в Румынии и о сегодняшних трудовых буднях.
«Песчаный берег за Торресалинасом с многочисленными лодками, вытащенными на сушу, служил местом сборища для всего хуторского люда. Растянувшиеся на животе ребятишки играли в карты под тенью судов. Старики покуривали глиняные трубки привезенные из Алжира, и разговаривали о рыбной ловле или о чудных путешествиях, предпринимавшихся в прежние времена в Гибралтар или на берег Африки прежде, чем дьяволу взбрело в голову изобрести то, что называется табачною таможнею…
Отчаянное желание бывшего солдата из Уэльса Риза Гравенора найти сына, пропавшего в водовороте Второй мировой, приводит его во Францию. Париж лежит в руинах, кругом кровь, замешанная на страданиях тысяч людей. Вряд ли сын сумел выжить в этом аду… Но надежда вспыхивает с новой силой, когда помощь в поисках Ризу предлагает находчивая и храбрая Шарлотта. Захватывающая военная история о мужественных, сильных духом людях, готовых отдать жизнь во имя высоких идеалов и безграничной любви.
1941 год. Амстердам оккупирован нацистами. Профессор Йозеф Хельд понимает, что теперь его родной город во власти разрушительной, уничтожающей все на своем пути силы, которая не знает ни жалости, ни сострадания. И, казалось бы, Хельду ничего не остается, кроме как покорится новому режиму, переступив через себя. Сделать так, как поступает большинство, – молчаливо смириться со своей участью. Но столкнувшись с нацистским произволом, Хельд больше не может закрывать глаза. Один из его студентов, Майкл Блюм, вызвал интерес гестапо.
Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.
Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.