Масть пиковая - [64]

– Да, возможности компьютера я вовремя не оценил, жизнь, быт, информатика – все стремительно меняется, и я уже порой за чем-то не поспеваю, но и старомодным мышле­нием я понимал громоздкость, неудобство, опасность своего тайного архива, и оттого с самых интересных материалов сде­лал несколько фотокопий. Мне кажется, чтобы уничтожить все мои материалы, нужно по крайней мере недели две и человек пять, не гнушающихся тяжелой физической работой.

– Раз уж вы коснулись своего любимого детища, позволь­те я задам один давно мучающий меня вопрос?

– Пожалуйста.

– Шараф Рашидович не опасался растущих объемов ва­ших досье?

– Нет, от него я и получал много интересующих меня материалов, и не всегда в частных беседах. Однажды доставили и Аксай от него целый опечатанный контейнер бумаг. Шурик мне доверял, кто знает, может, он считал, что это не мои досье, а его?

– Какой Шурик? – растерянно спросил Сенатор, посчи­тав Иллюзиониста окончательно опьяневшим и несшим вся­кую чушь.

– Шурик? Разве вы не слыхали, что я давно дал ему такое прозвище и за глаза иначе его не называл.

Гость спокойно вздохнул, думал, напрасно проговорил ночь с пьяным человеком.

– Теперь вы согласны, что моя просьба поделиться ин­формацией из ваших источников дороже денег? – спросил он, вкладывая в сказанное лесть, и продолжил: – Но и информа­ция, не подкрепленная крепкими финансами, всего не сделает. А деньги, что я хочу у вас заполучить, послужат прежде всего возвращению вас в легальную жизнь. Ведь изменись обстанов­ка в стране, власть, ее цели, все для вас станет на место, но что­бы это произошло, нужны люди, средства, долгая работа и, ко­нечно, удача.

– Да, удача, случай, обстоятельства в политике не послед­нее дело. Значит, дорогой прокурор, хотите заполучить мое досье, а заодно и мои деньги? – спросил хан Акмаль слишком уж весело и почему-то поднялся.

«Вот я и добрался до главного, – подумал Сенатор, – те­перь не помешала бы мне его жадность и самоуверенность, что он в обмен на бумаги выкупит себе жизнь, с КГБ такие торги не пройдут, это не ОБХСС, придется расшифровать каждую строку тайных досье, а за грехи ответить по закону, там мил­лионами никого не соблазнишь. Вера во всесилие денег может на этот раз его погубить. Самое слабое место подобных лю­дей, – неожиданно подумал гость, – они абсолютно уверены, что все продается и все покупается, дело лишь за ценой». Такая мысль показалась ему даже открытием, и он решил дома зане­сти это в дневник, где он фиксировал свои жизненные наблю­дения.

Хан ходил где-то за его спиной, и высокий ворс афганско­го ковра ручной работы скрывал его грузную поступь, зато он хорошо слышал его дыхание, тяжелое, одышливое от жирной пищи, частого курения и неумеренных выпивок. Наверное, просчитывает, какой суммой следует поделиться, чтобы и гос­тя не обидеть, и интереса его к себе не потерять, подумал чело­век из ЦК и потянулся к серо-голубой пачке «Кент», отыскав­шейся среди ночи и в Аксае.

И вдруг произошло невероятное. Хан Акмаль, ходивший у стены со знаменами, сделал стремительный рывок к дастархану, у которого спиной к нему полулежал на мягких подушках гость, переступил через него, грубо выругался, и с силой уда­рил ногой по руке, наконец-то дотянувшейся до пачки «Кент», лежавшей в дальнем углу скатерти. Пачка сигарет, словно выпущенная из катапульты, глухо ударилась в оконное стекло. Сухроб Ахмедович не успел ничего понять от неожиданности, как хан начал пинать его ногами, приговаривая:

– Дураков ищешь, мент поганый? Думаешь, не знаем, с кем ты в Ташкенте якшаешься день и ночь, ходишь в доверен­ных людях у нового прокурора республики и у его молодого заместителя, с твоей помощью они пересажали половину ува­жаемых людей республики. Сейчас ты подробно расскажешь, с кем так замечательно выстроил идею отнять без особых хло­пот у меня все: и деньги, и тайны людей, правящих Узбекиста­ном? Кто помог? Москвичи, следователи по особо важным делам, догадались, или твои друзья в прокуратуре, или в КГБ та­кую складную сказку сочинили – ислам, зеленое знамя, день­ги во имя будущего свободного Узбекистана…

А я, дурак, ведь чуть не клюнул. Как ловко придумал – за­нести все в компьютер, а копию в КГБ, в прокуратуру, да? Вот сейчас вызову человека, он большой мастер по части дозна­ния, не скажешь – живым не выпустим. И смерть, достойную предателя своего народа, придумаем. Ты, кажется, говорил, что тебе тандыр-кебаб у меня понравился и бассейн? Так вот – умрешь в наслаждении: или уничтожим в прекрасном голубом зале, или сжарим живьем в тандыре, а потом отдадим свинь­ям, чтобы и следа твоего поганого в Аксае не осталось. А перед смертью послушай теперь меня, умник. Ты думаешь, закон в руках у прокуратуры, суда, юстиции, МВД, КГБ – чушь со­бачья, это для тех, кто не догадывается, кто хозяин в стране. А хозяин один, он и есть закон, имя его – партия! Я, к твоему сведению, сопляк, член ЦК, депутат в обоих Верховных Сове­тах, я могу ошибаться, даже совершать преступления, но я и люди, подобные мне, я имею в виду видных членов партии, неподсудны. Самое большее наказание – отстранят от дел и отправят на пенсию, и то с персональными привилегиями, ко­торые таким, как ты, щелкоперам, законникам, и не снились. Да ты сначала поинтересовался бы, дурья башка, кто из Моск­вы, из больших людей бывал здесь, в Аксае, с кем я общался там, у них в столице, у кого с Шарафом Рашидовичем гуляли в гостях на дачах в Белокаменной. Они ведь тут такое вытворяли да такое по пьянке говорили, а у меня все зафиксировано, подшито в дело. У меня натура такая, есть бухгалтерская жилка, люблю учетность и отчетность. Так что, милый, я с этими людьми в одной обойме, в одной упряжке, кто же позволит ме­ня посадить. А ты предлагаешь мне стать иммигрантом в стране, где я настоящий хозяин. Не выйдет! Пока у руля пар­тии и государства мои друзья, ни тебе, ни твоим коллегам, да­же из КГБ, я не по зубам, заруби это себе на носу. А сейчас ты на собственной шкуре испытаешь, испугался я тебя или нет, даже если ты и заведующий отделом ЦК, – и он громко крик­нул: – Ибрагим! Ибрагим!