Масть пиковая - [58]

– Хотите, я вам покажу мое любимое место в парке? – вдруг спросил хан Акмаль, неожиданно оказавшийся рядом.

Запах ночных фиалок вблизи чувствовался так остро, он будоражил воображение, волновал Сухроба Ахмедовича, и ему не хотелось уходить из этого дивного уголка, но и любопытст­во брало, что же вызывает восторг и любовь самого хозяина чудного парка, и, словно боясь спугнуть тишину, заполненную запахами цветов, он негромко сказал:

– С удовольствием, Акмаль-ака, с удовольствием…

Они свернули по дорожке налево, обойдя прекрасно освещенный угол с голубыми елями. В умелой подсветке ели серебрились и казались порою не земными, а скорее марсианскими, и шелест ветвей, шорох иголок отдавал чем-то металлическим, алюминиево-легким. Хозяин хорошо знал свой парк, свободно в нем ориентировался, прошли мимо кактусовой плантации, возле нее гость гулял один, дожидаясь хана Акмаля. Но сейчас, в ночи, она тоже выглядела иначе, особенно те кактусы, что цвели по ночам большими ярко-красными цветами. У кактусов он хотел за­держаться, но хозяин, даже не взглянув на плантацию, свернул направо, в кипарисовую аллею, и тут прокурор почувствовал влажность, запах воды. «Какой-нибудь цветной фонтан с мра­морным лягушатником», – подумал он, но ошибся. Хотя на­счет воды и лягушатника оказался прав. Три небольших, метров на семь каждый, лягушатника, разделенных между собой тонкой стенкой, составляли как бы аквариум, так же как и все вокруг искусно освещенный изнут­ри, с боков и сверху. Дно во всех трех отсеках аквариума мер­цало розовой, хорошо глазурованной керамической плиткой, а стены, как и в бассейне, оказались выложены голубым.

Во всех трех делянках цвели лилии и лотосы, такое волшебство Акрамходжаев видел впервые. Белые нежные лилии, желтые, розовые, лиловые, чем-то напоминающие гибридные хризантемы, заморские лотосы – от этого великолепия нельзя было оторвать взгляд. Вспугнутые людьми, зашевелились в глубине сонные золотые карпы, они лениво бороздили про­странство, задевая стебли лилий и лотосов, и цветы начинали покачиваться, создавая вокруг себя мелкую рябь.

Компрессоры, трещавшие за спиной, постоянно подавали кислород в лягушатник, и мелкие пузырьки, поднимавшиеся со дна, создавали удивительно живую картину природы, забы­валось ощущение ее рукотворности. Тугие, полные хлорофил­ла листья лилий оттеняли благородный цвет кувшинок, они как в икебане дополняли композицию, и казалось, уж ничего ни добавить, ни прибавить, но природа и тут шутила над все­знающим человеком. На одном листе лилии вдруг, откуда ни возьмись, появилась лягушка, она словно пчела пила нектар из цветка, потом долго недоуменно смотрела на неожиданных ночных посетителей их дома, затем с шумом плюхнулась в глубину, спугнув крупного, с красными плавниками, золотоспинного сазана.

Природа быстро обживает рукотворное, трещали рядом цикады, роилась над водоемом, привлеченная светом, всякая мошкара, обитающая возле воды, она, наверное, и становилась добычей лягушек, облюбовавших жительство в бетонном аква­риуме. Видение завораживало, и прокурор забыл о том, где он находится, чьи это владения и зачем он сюда приехал. «Гипноз какой-то», – сказал про себя Сенатор и пожалел, что не захва­тил фотоаппарат, дивный получился бы кадр.

– Вот эти неземные цветы больше всего волнуют мою ду­шу, – вернул его в действительность жесткий голос хана Ак­маля. – Жаль, мало выпадает времени бывать здесь, это и есть мой самый любимый уголок в парке.

Прокурор, увидев на противоположной стороне аквариума обвитую плющом скамейку с высокой спинкой, хотел напра­виться к ней, посидеть на свежем воздухе, созерцая удивитель­ное цветение ночных лотосов, но хозяин дома взял его за руку

– Пора, уходя из дома, мы дали команду заложить рис, а плов не любит ждать. Да и повара обижать не хочется, старался человек, уже дважды сигналил фонариком от летней кухни, – сказал Акмаль-ака, и они не спеша вновь направились в ком­нату, заставленную знаменами.

Как только они расположились у обновленного дастархана, снова объявился Сабир-бобо с тем же подносом и опять с двумя бутылками прежнего коньяка «Двин». Прогулка подей­ствовала на обоих отрезвляюще, особенно на директора агрообъединения, к нему вроде вернулось настроение и исчезла яв­но просматривавшаяся злоба, грозившая взрывом, так по крайней мере показалось гостю.

– Хорошо, что догадались погулять по ночному саду, по­сетить мой любимый уголок, теперь вы мне, Сухроб-джан, ста­ли как-то ближе, понятнее. И давайте выпьем за ваш приезд, за ваши дела, что привели сюда, пусть они будут удачными. За успех! – сказал Иллюзионист, сразу беря быка за рога и при­глашая гостя к откровенному разговору без восточных цере­моний, время разминки истекло.

Прокурор выпил, он тоже, как и хозяин дома, считал, что пора приступать к делу. Ночь шла на убыль, и Иллюзионист вроде настроен мирно, но тут вошла девушка, в начале за­столья помогавшая Мавлюде, и внесла огромный ляган плова, обсыпанный сверху зернами дашнабадских гранатов. Уходя, она так игриво посмотрела на прокурора, что он даже засму­щался от неожиданности и растерял слова, с которых хотел на­чать беседу. Выручил плов, на него они дружно и налегли.