- Все это очень умно, очень благородно, и тебе остается только поступить, как написано Егором Егорычем.
- Но, милая Муза, - воскликнула Сусанна Николаевна, - неужели ты не понимаешь, что не Егор Егорыч виноват передо мной, а я уморила его тем, что на его глазах увлекалась разными господами?!
- Ну, положим, так; я согласна с тобой, хоть тут слова правды нет; но теперь Егор Егорыч умер, и ты, я думаю, должна исполнять волю его во всех отношениях; а потому я завтра же напишу Терхову, чтобы он приехал.
- Сохрани боже, сохрани боже! - почти закричала Сусанна Николаевна.
- Почему же боже сохрани? - возразила Муза Николаевна. - Неужели в самом деле ты думаешь в двадцать восемь лет жить в этой глуши одна, ходить только на могилу мужа твоего? Ты с ума сойдешь, если будешь вести такую жизнь.
- Знаю, может быть, - подтвердила Сусанна Николаевна. - Но пойми ты меня: мне не только что людей всех здешних, но даже стен этих будет стыдно, что я сделалась женой другого.
- Тогда поедем в Москву, если тебе так стыдно здесь, - сказала на это Муза Николаевна.
- В Москве - да, лучше... там еще, может быть, я могу; но покуда не будем об этом говорить! - попросила Сусанна Николаевна.
Вскоре после того был накрыт ужин, на который пришел также и возвратившийся с своих хозяйственных хлопот доктор. Искренне обрадованный приездом Музы Николаевны, он с первых же слов отнесся к ней с вопросом:
- Извините вы меня, сударыня, но не известно ли вам, по жизни вашей в Москве, что творит там некто действительный статский советник Тулузов, которого было я упрятал в острог, но который уж давно выпущен?
- Известно немного, - ответила ему Муза Николаевна. - Он живет теперь большим барином, дает роскошные обеды и набирает себе все больше и больше откупов.
- Вот как-с! - произнес Сверстов с перекошенным от затаенной злости лицом. - Егор Егорыч, значит, справедливо предсказывал, что у нас не Христос выгонит из храма мытарей, а мытари выгонят рыбарей, что масонство на долгие годы должно умереть, и воссияет во всем своем величии откупщицкая и кабацкая сила. Посмотрим-с, посмотрим, какую пользу правительство извлечет из этого для себя и для народа; но только я на этом не удовлетворюсь!.. Нет, я подам прошение на высочайшее имя: пусть или меня сошлют в каторгу, если я клеветник, или Тулузова в рудники упрячут, когда я докажу, что он убийца.
- Что за вздор ты говоришь! Разве можно теперь доказать это? возразила мужу gnadige Frau.
- Так что же мне, - воскликнул он, - с неочищенной душой и предстать на страшный суд?
- Чем же не очищена душа твоя будет, - продолжала возражать gnadige Frau. - Ты пытался, ты доносил, тебе не поверили, и в грехе будут виноваты они, а не ты.
- Но я должен пытаться не один, а десять, двадцать раз! - кипятился доктор.
- Тогда тебя, пожалуй, сочтут за человека не в полном рассудке и посадят в сумасшедший дом! - предусмотрительно и насмешливо заметила gnadige Frau.
- Может быть, - согласился доктор, - по крайней мере, я тогда исполню все, что было в моей возможности.
- Да это исполняй, кто тебе мешает! - заключила этот спор тем же насмешливым тоном gnadige Frau, очень хорошо знавшая, что она сумеет не допустить мужа подать такую несообразную с здравым рассудком просьбу.
После ужина сейчас же все разошлись по своим комнатам, и Муза Николаевна, утомленная трехдневной дорогой, заснула было крепчайшим сном, но часу в первом ее вдруг разбудила горничная и проговорила испуганным голосом:
- Пожалуйте к сестрице, им очень нехорошо-с!
- Что такое с ней? - спросила, в свою очередь, с испугом Муза Николаевна.
- Не знаю-с; при них Фадеевна осталась, а я за вами побежала, - сказала горничная.
Муза Николаевна в одной сорочке, надев только на босую ногу туфли, пошла к сестре, которую она нашла почти лежащей в объятиях Фадеевны и имеющей глаза закрытыми. Муза Николаевна осторожно подошла к ней.
- Тебе нездоровится, Сусанна? - окликнула она ее.
- Да, но дай мне твою руку! - отвечала на это Сусанна Николаевна, все-таки не открывая глаз.
Муза Николаевна приняла ее из объятий Фадеевны в свои объятия.
- Это, должно быть, с ними сделалось от глазу чьего-нибудь нехорошего; с камушка их надобно спрыснуть, - шепнула ей старуха и, уйдя из комнаты, тотчас же возвратилась назад с водою во рту.
Муза Николаевна не успела еще ничего из ее слов хорошенько понять, как старуха, проговорив: "Свят, свят, свят, господь бог Саваоф!" - брызнула на Сусанну Николаевну изо рта воды. Та вскрикнула и открыла глаза. Старуха, снова пробормотав: "Свят, свят, свят, господь бог Саваоф!", - еще брызнула раз. Сусанна Николаевна уж задрожала всем телом, а Муза Николаевна воскликнула: "Что ты такое делаешь?" Но старуха, проговорив в третий раз: "Свят, свят, свят..." - опять брызнула на Сусанну Николаевну.
- Будет, будет; уйдите, оставьте меня с сестрой! - сказала ей, наконец, Сусанна Николаевна.
- Уйду, матушка; теперь все пройдет! - сказала уверенным тоном старуха и ушла.
- Что такое с тобой случилось? - спрашивала Муза Николаевна.
- Я... - отвечала Сусанна Николаевна, как бы боясь остановить свой взгляд на чем-нибудь попристальнее. Комната была освещена только горевшей перед образом казанской божьей матери лампадкой. - Я, - повторила Сусанна Николаевна, - видела вот его... - И она указала при этом рукой на портрет Егора Егорыча, - и того!..
