Масоны и заговор декабристов - [16]

Имя национального героя Милорадовича забыто, а имя его убийцы пользуется почетом среди широких кругов русского народа.

Разве это не страшно?

Принц Евгений Вюртембергский, передавший умиравшему Милорадовичу письмо императора Николая I, пишет в своем письме: «На высказанное мною сердечное сожаление по поводу его положения, с выражением надежды на сохранение его дней, он возразил: «Здесь не место предаваться обольщениям. У меня антонов огонь в кишках. Смерть не есть приятная необходимость, но Вы видите: я умираю, как и жил, прежде всего, с чистой совестью».

По прочтении письма он сказал: «Я охотно пожертвовал собою для императора Николая. Меня умиляет, что в меня выстрелил не старый солдат». Тут он прервал разговор. «Прощайте, Ваша Светлость. На мне лежат еще важные обязанности. До свидания в лучшем мире». Это были его последние слова, когда я уходил, его меркнувшие глаза бросили на меня последний дружеский взгляд».

Так умер герой Отечественной войны граф Милорадович, первая жертва российского политического фанатизма.

Ганноверский посланник Дернберг пишет о Императоре Николае I: «В эти ужасные минуты он показал хладнокровие и присутствие духа, которые приводили в восхищение зрителей».

Принц Евгений вспоминает: «Император проявил в этом тяжелом положении много храбрости и присутствия духа».

Андрей Болотов, стоявший в толпе любопытных и находящийся в непосредственной близости к Императору, также вспоминает о мужестве Николая I.

Даже ненавидевший императора Николая I потомок французских якобинцев Кюстин пишет: «Очевидцы видели, как Николай духовно рос перед ними… Он был настолько спокоен, что ни разу не поднял своего коня в галоп». «Он был очень бледен, но ни один мускул не дрогнул в его лице. А смерть ходила около него. Заговорщики ведь указали его как свою первую жертву. Драгунский офицер, странного вида, с обвязанной головой, уже подходил к Царю и говорил с ним по дороге от Зимнего дворца к Сенату. Это был Якубович, раненный в голову, который хвастался тем, что он был готов убить всех тиранов.

Другой заговорщик, Булатов, держался около Императора, вооруженный пистолетом и кинжалом…». Каховский на допросе сказал Николаю I: «Слава Богу, что вы не приблизились к каре: в моей экзальтации я первый бы выстрелил в вас».

С. Волконский, потомок одного из декабристов, сообщает в книге «О декабристах»: «Произошел бой, кончившийся подавлением мятежа. Неудачная попытка раскрыла еще одну слабую сторону заговора: у них не было никаких корней. Народ не знал о них. Солдаты повиновались офицерам либо из побуждений слепой дисциплины, либо даже под туманом недоразумения; они кричали: «Да здравствует Конституция», — но многие думали, что «Конституция» есть женский род от слова «Константин» и что этим обозначается жена Великого князя Константина Павловича…»

И не любившие Николая I, — по словам Зайцева, — «не могли отрицать, что 14 декабря показал он себя властелином. Личным мужеством и таинственным ореолом власти действовал на толпу. Он Власть… «Это Царь». Вожди мятежников могли быть и образованней его и много было правильного в том, что они требовали, но у них не было ни одного «рокового человека», Вождя. Николай Вождем оказался и победил».[9]

* * *

Декабристы хотели, сознавали они это или не сознавали, довести начатое Петром I разрушение русской монархии до своего естественного конца. Д. С. Мережковский правильно отмечает в статье, посвященной 100-летию со дня восстания декабристов: «…Между Пушкиным и Петром — вот их место. Недаром, именно здесь, на Петровской площади, у подножия Медного всадника, начинают они восстание, как будто против него.

Добро Строитель чудотворный!

Ужо тебе…

Как будто уничтожают его, а на самом деле, продолжают…»[10]

XII. Как «рыцари свободы» вели себя во время следствия

I

Николай Первый взял в свои руки следствие о заговоре декабристов, чтобы узнать самому лично цели и размах его. После первых же показаний ему стало ясно, что здесь не имеет место простой акт непослушания. Заговор не был измышлением каких-то доносчиков, — это была реальность. Цель заговора было уничтожение России такой, какой он себе ее представлял.

«Революция у ворот Империи, — сказал он в эту трагическую ночь Великому Кн. Михаилу, — но я клянусь, что она в нее не проникнет, пока я жив и пока я Государь милостию Божьей». И далее: «Это не военный бунт, но широкий заговор, который хотел подлыми действиями достигнуть бессмысленные цели… Мне кажется, что у нас в руках все нити и мы сможем вырвать все корни». И еще: «Могут меня убить, каждый день получаю угрозы анонимными письмами, но никто меня не запугает».

«С самого же начала я решил не искать виновного, но дать каждому возможность себя оправдать. Это исполнилось в точности.

Каждый, против которого было лишь одно свидетельство и не был застигнут на месте преступления, подвергался допросу; его отрицание, или недостаток доказательств имели следствием немедленное освобождение».

«Это утверждение Николая I правильно, — пишет Грюнвальд. Николай испытывал удовольствие быть человеколюбивым, в особенности, в начале следствия. Он отказался признать вину, даже признанную, молодого князя Суворова, юнкера лейб-гвардейского Конного полка. «Суворов не в состоянии изменить своему Государю».